Дельфийский оракул

Сдержала она слово.

Семеро сыновей у Амфиона. Исмен и Сипил – близнецы. Файдим и Тантал… разница всего в год. Альпенор… появился на свет таким слабым, что все наперебой говорили – не жилец. А он выжил. Пронесла Ниоба сына над огнем, разбудила кровь Кадма, и очнулся Альпенор, начал расти так, что поднялся выше прочих. И силен на удивление. Да только норовом тихий. Дамасихтон, напротив, горяч. Чуть тронь его, и пылает он гневом, норовит обидчику отомстить, не глядя, что тот выше, сильней… и юный Илионей.

Семеро дочерей у Амфиона.

Этодайя, родившаяся ночью, и оттого – с черными глазами и волосами, до того похожая на мать, что Ниобе порою делалось страшно. Но главным не одарили боги Этодайю – характером. Была она тиха, скромна и пуглива. Клеодокса – иная. Холодная гордячка, упрямая и порою жестокая, но все равно любимая. Астиоха пришла вместе с Фтией, так с той поры и не расставались они. Пелопия – копия отца, только чуть более нежная, однако все равно, не девичий у нее облик. Астикратия – лучик солнца медвяноглазый.

И кроха Огигия.

Где-то далеко закричала птица. Каждую ночь она плачет о ком-то, и чудится Ниобе, что нет никакой птицы. Это самой царицы голос, тайны ее, проявления сна – жуткого и правдивого.

Стоит сомкнуть веки, и тонет Ниоба в ярких лучах солнца. Катится золотая колесница по небосводу, дарит тепло, и скрывает Гелиос Солнценосный за полою плаща молодого лучника. Гудит тетива, летят стрелы…

Падают сыновья.

Рыдают дочери. И кроха Огигия мертвыми глазами на мать глядит.

Сон, лишь сон – лживый, которому не сбыться, никогда! Многие годы, из ночи в ночь, преследует он Ниобу, выматывая ее, пробуя на прочность. Но не сломить ему царицу!

Гипподамия не выдержала.

На сколько ее хватило? На год? Два? Пять лет? Пришла во дворец седовласой грязной старухой. Кричала, драла лицо когтями и плевалась, проклиная Ниобу.

А разве Ниоба в чем-то виновата?

Она пожалела старуху, велела дать ей вина с маковым молоком. Заснула Гипподамия – и не проснулась больше. Видела ли в тот, последний раз она колесницу, к пропасти летящую? Слышала ли отчаянный крик Хрисиппа? Или, может, звук, с которым скалы разрывали бедное тело его?

Не желает знать Ниоба. У нее – свой бой, и силы ее не иссякнут!

Доживет Ниоба до старости, зная, что мертва Лето, и ребенок ее тоже мертв, и, значит, снам этим никогда не стать явью. Ошибся вещий старец!