Детские губы расстроено поджались, и погас в глазах лучик. Я ее обняла. Долго гладила по спине, чувствовала исходящий от волос запах мыла и то, как нас смотрят – прохожие, Белинда, торговцы, даже зверолюди. И еще я видела удивление «брата» (для отца он был слишком молод, хотя, разве мне известны местные обычаи?). Наверное, ждал праведного гнева, злой речи, угроз и вдруг понял, что их не будет. И удивление сменила робкая нежность. Я видела это по его зрачкам – он думал о том же: «Желал бы и я, чтобы она была твоей мамой…»
Меня накрывало странное чувство. Молча торопила Белинда; нервничала от задержки Тами. До боли оттягивала волосы деревянная лошадь.
– Сейчас мы все выпутаем, сейчас…
Я старалась, как могла. И никогда не думала, что локоны и ось могут практически срастись воедино. Самостоятельно я мучилась почти минуту, затем это делала Тами, даже Лин подергала и покачала головой.
А после ей кто-то протянул ножницы.
И вопрос в глазах – резать?
Я кивнула – конечно, режь. Не стоять же здесь до вечера. Да и локон не такой уж толстый, чтобы о нем жалеть.
Вжик…
Отрезанные волосы я хотела забрать. Просто выпутать, как мусор, но не успела – Литти выдохнула:
– Кинни, это мне на счастье!
И два луча снова вспыхнули в голубых глазах – пухлая ручка погладила чужую рыжую прядь.
А Кинни смущался. И я видела в его глазах тоскливую нежность от того, что мы с ним слишком разные, мы просто два путника, нам никогда не предстоит даже познакомиться поближе. А ему всего лет двадцать, он молод и симпатичен, он мог бы предложить себя всего. Робкий, честный, настоящий.
– На счастье я подарю тебе вот это…
И я сняла с шеи медальон, который выбрала для меня в магазине Рухана, – золотой с зеленым камушком.
– Пусть он всегда хранит и оберегает тебя.
Она взяла – Кинни не смог запретить. И не стал – знал, если чудо с кем-то происходит, ему нельзя мешать.
– Давай, пойдем, – тихо бросила Лин. Когда она успела выбрать и оплатить карту? Та, свернутая, уже торчала из ее кармана.
Да, пойдем, конечно…
Эти двое, которые повстречались на нашем пути, провожали меня взглядами, будто ангела. Который прошел, обдал простых смертных запахом благостных небес, сверкнул сапфировыми глазами и навсегда оставил после себя шлейф близкого чуда. Кинни с тоской от несбыточного. Литти с застывшим на лице восторгом.
«Когда тебе отрежут волосы… – бубнила Белинда себе под нос. – Кажется, мы идем в верном направлении».
«Точно, – я вздрогнула, едва вспомнила, – ведь говорила о таком старая Мирха».
Вот и отрезали.
Вечер. В комнате горели четыре свечи.
Тами и Белинда спорили о том, как именно пришить к жилету с изнанки ткань с монетами – мол, так сохраннее и легче нести.
– А как ты будешь их доставать? Пришить-то не проблема.
– Да вот так…
Белинда растянула кусочек материи в стороны – ткань расползлась.
– Сильные у тебя, однако, пальцы…
«Убедилась?»
«Убедилась».
«Они могли бы быть сестрами», – отстранено думала я, наблюдая за ними с кровати. Браслет помог найти верное понятие. Двумя девчонками, живущими под одной крышей, родственницами. Которые всегда спорят, а на деле друг за друга горой. Такие склоки нельзя рассматривать серьезно, это все для вида, чтобы легче и незаметнее текло время.
Почему-то вспоминались робкий парень с голубыми глазами и маленькая девочка. Как странно, ведь все могло быть иначе… Я могла здесь родиться и вырасти, могла познакомиться с ним в селе, жить. Мы могли бы вместе ходить на танцы, обниматься до рассвета в кустах, купаться в озере, шептать друг другу признания. Оставлять на камушках подношения Светлой. Литти могла бы быть моей дочкой…
Пламя свечи танцевало на черноте оконного стекла – ночь опустилась незаметно и быстро. И словно сошлись в этой самой точке – нашей комнате, на моей кровати – все возможные точки мироздания.
Сколько разных судеб я могла бы прожить? Здесь, на Уровнях, где-то еще. И кто знает, не живу ли я их прямо сейчас? Возможно, мой двойник навсегда останется здесь, однажды постучит в чужую дверь, а навстречу выскочит девочка с голубыми глазами. И запутаются пальцы в кудрявых медных локонах…
Я впервые с тех пор, как «изменила» Дэллу, вновь чувствовала себя ничей, свободной. От любви, от страхов, от старой себя. Поход что-то менял. Тогда освободиться мне помог Комиссионер, сейчас просто тропа под ногами, чей-то смущенный взгляд. Я – это просто я. Я никогда ничья, я просто бесконечно куда-то иду. Одна я любит Дэлла, другая я никогда его не знала…
– Отдать тебе все до единой?
– А ты хочешь поверх плаща нести свой рюкзак?
– Предлагаешь его оставить? А украшения на себя нацепить?
– Утром попросим у Руханы удобную местную сумку.
«Надо будет оставить ей монет… – мягко подумала я. – Рухане».
Уже завтра мы покинем это место и никогда больше его не увидим.
Я сидела и впитывала кончиками пальцев и нутром ощущения застывшего между ударами моего сердца момента.