Тут речь пастора вдруг как бы споткнулась. Это был лишь краткий миг, но Кручинин хорошо понял, что пастор удержал готовое сорваться слово «коммунистами». Однако вместо этого пастор сказал:
— Да, противоречия выдуманы экстремистами… Именно это и привлекло меня к социал-демократам. Они не сторонники обострения противоречий. Христианская доктрина сглаживания углов согласуется с социал-демократической практикой примирения жизненных противоречий — немногих истинно существующих и многих выдумываемых крайними элементами. Умиротворение умов — вот цель моей деятельности. Ей я посвящаю свои силы, всю мою жизнь… — Тут он обернулся к Кручинину и обратился прямо к нему: — Как христианин, как священник и как социал-демократ предостерегаю вас: не ищите в сегодняшнем печальном случае политику. Незачем искать заговор там, где речь идёт о тяжком грехе слабого человека. Пусть стезя политической интриги не увлечёт вас. К великому счастью этого народа, здесь мало интересуются политикой. Мы с вами должны отыскать виновного в тяжком проступке не для того, чтобы нажить на этом политический капитал, а ради спасения его заблудшей души чрез кару и покаяние и ради предостережения христиан от соблазна… Да поможет вам господь на этом благородном пути. Аминь!
— Мы вам очень благодарны за прекрасную лекцию, — сказал Кручинин.
— Проповедь больше приличествует моему сану, — скромно потупился пастор. — Я буду рад, если в словах, произнесённых моими устами, вы найдёте крупицу мудрости того, кто создал мир и правит им.
Пастор остановился и ласково обратился к кассиру:
— Милый Видкун, я оставляю вас на попечение этих добрых людей… Да поможет вам бог перенести великое горе, ниспосланное для испытания нашей веры. Пусть слово ропота не сорвётся с ваших уст. Простите…
Пастор приподнял шляпу и завернул за угол. Отбрасываемая его фигурой длинная тень причудливым чёрным шлейфом извивалась за ним по неровным камням мостовой.
Язык следов
И опять друзья долго шли молча. В тишине безлюдных улиц громко отдавались стук их подкованных горных ботинок и шаркающие шаги кассира, уцепившегося теперь за локоть Грачика.
— Дорогой мой, наша профессия полна противоречий, — сказал вдруг Кручинин тем спокойным, почти равнодушным тоном, каким обычно делал замечания именно тогда, когда хотел, чтобы Грачик их хорошо запомнил. — Иногда мне кажется просто удивительным, как находятся люди, способные совместить в себе противоположные качества, необходимые человеку, посвятившему себя расследованию преступлений. Начать хотя бы с того, что каждый из них должен быть способен принимать самые быстрые решения и в то же время уметь сдержать себя, сдержать своё нетерпение, уметь ждать… Вообще, надо сказать, что умение ждать, которым, к сожалению, обладают столь немногие, необходимейшее качество в нашей работе.
— Вы имеете в виду терпение? — спросил Грачик.
— Если хочешь… И тем оно ценнее, чем больше внешних признаков говорит о его ненужности. Иногда человек сдаётся «объективностям» и становится жертвой страшного врага — нетерпения. Тогда уже он сам игрушка внешних сил, а не их повелитель: он — во власти обстоятельств…
— Увы, — насмешливо заметил Грачик, — непредвиденность, которая, по существу, и есть то, что вы именуете обстоятельствами, а другие «случаем», не только не всегда может быть подчинена нашей воле, но, к сожалению, не может быть и предвидена. Потому она и «непредвиденность», то есть тот самый господин случай, который нередко путает карты самым умным и сильным людям.
— Довольно, ради бога, довольно! — воскликнул Кручинин и даже замахал руками в притворном ужасе. — Это уже чистейший идеализм. Один шаг до мистики. Ещё материалисты древности знали, что жизнью управляют ум и воля, а не случай. Эпикур говорил, что в жизни мудреца случай играет незначительную роль, самое же важное и самое главное в ней устроил ум и постоянно в течение всей жизни устраивает и будет устраивать. А что касается господина случая, то, по мнению философа древности, — я имею в виду того же Эпикура, — люди измыслили идол случая, чтобы пользоваться им как предлогом, прикрывающим их собственную нерассудительность. — Кручинин рассмеялся. — Прямо-таки предтеча наших любителей объективных помех. Однако, — перебил он сам себя, — почтеннейший Видкун не только довёл нас до гостиницы, но, кажется, намерен оказать нам честь и напроситься в гости. А признаться, он мне порядком надоел.
— Человек потерял брата, а вы не хотите признать за ним право на вполне естественное желание быть на людях! — с укоризною заметил Грачик. — Вы же понимаете, как тяжело в таких случаях одиночество?
— По-твоему, у него есть основание бояться призрака Эдварда?
— С какой стати он стал бы его бояться?
— Значит, ты этого не думаешь?
— Конечно, нет!
— А уж я-то хотел было порадоваться тому, что у тебя есть некое решение того, что нас интересует, — с усмешкой сказал Кручинин и взялся за ручку двери «Гранд-отеля». — Так, значит, Видкун здесь ни при чем?
В вопросе Кручинина Грачику почудилась откровенная насмешка, и в ответ он только пожал плечами.