Дело Ансена

Место, воспроизведённое на холсте, было знакомо Грачику. Он любил бывать там именно вечерами и был уверен, что хорошо представляет себе и старенькую церковь и окружающий её характерный пейзаж. И Грачику показалось, что, несмотря на уверенность, Кручинин передал все это на полотне не совсем верно. Был выписан ряд деталей, которых там в действительности не было. Вот, например, могильные кресты: они вовсе не стояли так — вразброд, в «фантастическом» беспорядке, будто нарочно выдуманном художником. И вон та покосившаяся живописная скамеечка слева от калитки кладбища тоже не покосилась, как у художника, — Грачик не раз сиживал на ней, любуясь закатом и, право, никогда не замечал такой «художественной» кривизны. Не видел там Грачик и остатков ветхой изгороди в углу, у обрыва. Ей-ей, Кручинин немало нафантазировал! В этом, разумеется, нет ничего дурного, — какой же художник не дополняет натуру тем, что ему хотелось бы на ней видеть?! Но зачем же тогда разговоры насчёт тренировки глаза и прочее?!

— Вы подрисовали тут кое-что от себя, — мягко сказал Грачик и указал на занимающую передний план гранитную плиту заброшенной могилы. — А вот и просто ошибка, смотрите.

На могильном камне ясно виднелись высеченные цифры. Но в дате — «1814» Кручинин почему-то старательно выписал четвёрку задом наперёд.

— Это художественная деталь, выдуманная вами для… оригинальности? — не без удовольствия заметил Грачик.

— Ради оригинальности? — спокойно переспросил Кручинин, и на мгновение брови его сошлись у переносицы.

— Во всяком случае, от себя, — поправился Грачик, заметив, что его слова задели художника.

— От себя? — снова сказал Кручинин и, прищурившись, пригляделся к полотну. — Перед заходом солнца мы с вами пройдёмся туда и сличим этот набросок с натурой… Хотите?

Когда они пришли на погост, был тихий, спокойный вечер. Солнце висело над самым горизонтом, заливая небо багрянцем, расплывавшимся к облакам в лиловую завесу, и только западные краешки их розовели, полосуя небо прозрачными щелями. Сквозь них светилось слабое пламя, ещё тлевшее где-то в вышине, отгороженной от земли их серо-лиловой завесой. Это было то самое зрелище, глядя на которое редко кто не проговорит: «Изобрази такое художник — скажут „выдумал“. Фраза эта, словно заготовленная на веки веков, вылетает у большинства почти непроизвольно, хотя все тут же усмехаются её избитости. Едва не сорвалась она и у Грачика. Но стоило ему перевести взгляд на кручининское полотно — и пришлось прикусить язык: небо на западе выглядело именно таким, каким изобразил его Кручинин. Освещение погоста оказалось переданным очень верно. В первый момент Грачика даже ошеломило это поразительное сходство трудно передаваемых полутонов. То, что виднелось на горизонте, казалось увеличенным до гигантских размеров кручининским полотном. Но каково же было удивление Грачика, когда он увидел, что кресты, представлявшиеся ему прежде стоящими ровными рядами, оказались наклонёнными в разные стороны, повёрнутыми под различными углами один к другому. А вот и скамеечка, на которой Грачик сидел столько раз, не заметив, что она похилилась. Предчувствуя своё полное поражение, Грачик подошёл к могильному камню. Вероятно выбитая рукой неграмотного сельского каменщика, дата выглядела действительно необычно.

Все остальное на погосте было так, как на этюде Кручинина.

— Неужели вы видели все это только раз, и то накоротке? — удивлённо спросил Грачик.

— Не больше десяти минут, — с нескрываемым удовольствием ответил Кручинин.

— Феномен, настоящий феномен! — восторженно проговорил Грачик.

Их знакомство не закончилось в санатории, как заканчивается большинство подобных знакомств. Они, как условились, вновь встретились в Москве, ближе узнали друг друга, сошлись.

Грачик узнал от Кручинина историю его жизни.

Кручинин родился в Ялте. Ещё гимназистом он обнаружил способность к рисованию. Делал этюды на продажу, и курортная публика охотно покупала его маленькие акварели с видами Крыма. Это было тем более кстати, что Нил рано осиротел и должен был вносить лепту в небогатое хозяйство приютившей его тётки. Живопись была куда приятнее обязанностей репетитора у маменькиных сынков, привозимых в Крым для укрепления здоровья перед осенними переэкзаменовками.

Юный Кручинин задался целью во что бы то ни стало окончить гимназию и старался уложить свои занятия живописью в минимум времени. Именно тут он и обнаружил в себе способность — однажды внимательно вглядевшись в пейзаж, воспроизводить его на память с точностью, вполне достаточной для сувениров. А чем дальше, тем эта способность становилась обостренней и в конце концов дошла почти до болезненной впечатлительности юноши. Из обстоятельства, облегчающего работу, она грозила превратиться в собственную противоположность, так как виденное днём не давало Кручинину покоя уже и по ночам. Он непременно должен был выложить на бумагу или полотно запечатлённый пейзаж, чтобы от него отделаться. Скоро он увидел, что нужно бросать это занятие, если он не хочет свихнуться.