Нам тогда подарили два огромных букета: мне — алые розы, а Олегу — белые. Это больные, которые у него лечились, собрали деньги, больнице недоступно — купить столько роз.
Олег с детства хотел стать врачом.
Помню кошку, это был кошачий подросток… Олег принес ее домой. Страшное существо, шерсть вылезла, шея складками.
Сын постелил ей в ванной:
— Мам, ее нужно лечить, — говорит, — Кто ж такую возьмет?
Повез он кошку в местную ветлечебницу. В ведро посадил, и фанеркой прикрыл, чтобы кондуктор из автобуса не выгнала. А там отказались даже осмотреть животное:
— Мы кошек не лечим, вам надо ехать в Тольятти…
В Тольятти спрашивают:
— Это ваша животинка? Нет… Ну и выкиньте, на улице таких тьма бегает.
Сын чуть не плакал:
— Мам, как же так можно? Они же врачи…
Он все это прочувствовал, это равнодушие — чтобы самому не быть таким.
Я дала кошечке щец на пробу, колбаски кусочек — а она не ест. Бросается на кусок, фырчит. Видно, что голодная, а проглотить не может — значит, у нее патология в горле.
Я принесла инструменты. Открыли мы с сыном ей рот, глянули, а там кость поперек глотки стоит, и за этим местом абсцесс образовался.
— Олег, будем вскрывать.
Сделали пункцию — и столько гноя вышло… Кошка сразу кушать начала.
Витамины мы ей прокололи — полный курс лечения, как человеку. И что вы думаете? Обросла шея. Олег искупал кошонку с шампунем. Пушистенькая стала, хорошая.
Она у нас жила месяца два или три, пока не сбежала.
Не так давно сын выходил ворону. У нее было что-то с крылом. Куда Олег только ни ходил — ее не принимали. А она росла, нужно было учиться летать. И Олегу дали адрес приюта для зверья. Я собрала ему в дорогу мешочки со старой крупой. Он не хотел брать, стеснялся предлагать такое. Но когда он сказал бабушке, которой привез птицу, об этой крупе — она так обрадовалась! Она же этих питомцев содержала на свою пенсию — никто не помогал. И сколько там птичек было — и с подбитыми ногами, и со сломанными крыльями… Жили, выздоравливали…
Каждый день, когда Олег приходит с работы, он спускается в подвал кормить кошек. Порою, в два часа ночи. Я заранее все сварю… Никому об этом не говорю, потому что доброта нынче вызывает смех. Жалеешь животных, а в глазах других выглядишь дурой.
И есть там больной кот. Их семейство травили… И мать его умерла, и сестренки, а он сжег себе горло, но выжил. Он не может кричать, все коты его бьют, а он только так — хххх… хххх… Бывает, по два-три месяца его нет, потом появляется. Идет, хрипит мне — дает знать, что это он.
Я начинаю с ним говорить, а он так рад этому, у него глаза веселые делаются…
И кошечка, которую я выходила, живет там же, в подвале. Ей молока сваришь, заправишь вермишелькой, или сливочным маслом, сахарку добавишь. Потом кильки немного дашь, и она блаженствует — и чужих котов в подвал не пускает…
Бабушка моя рассказывала: у нее была очень хорошая кошка, рыжая. Приехали гости из Сталинграда, и забрали котенка от этой красавицы. В первый раз он вернулся домой через неделю. Подумали — запомнил дорогу. Ведь ехали на телеге. Он так и шел над Волгой, тем же путем. Второй раз котенка посадили в мешок — но он снова возвратился на старое место. И больше его уж не отдавали.
В школе Олег очень увлекался химией. Наше, семейное! Его учительница не только уважала, она его просто любила.
И нынче он отлично знает фармакологию, напишет формулу любого лекарственного вещества. Некоторые препараты совместимы, другие — ни в коем случае нельзя вводить пациенту одновременно. Олег умеет все нужное соединить, и — в капельницу.
Один раз, когда я дежурила в стационаре, лежал у нас парень лет двадцати семи. Возбужденный такой, уставший. У него была язвенная болезнь с сильнейшим болевым синдромом.
Я велела медсестрам сделать ему внутривенный укол, назвала лекарства. Утром молодой человек подошел ко мне счастливый — выспался… Дома я похвалилась Олегу.
— Ну-ка давай, садись рядом, — сказал он.
И начал писать формулы веществ, которые я вводила. И вышло, что в результате реакции получилась вода.
— Как же он мог у тебя спать?
… Когда Олег поступал в ординатуру, он хотел попасть только к Ратнеру.
Для справки.