Дело чести генерала Грязнова

Замолчала, и было видно, как нервным тиком дернулась ее щека. Впрочем, ее тревогу можно было и понять. Одно дело просто так кобелится глава района – дело привычное, проморгается, и совершенно иной поворот, ежели вдруг у него на старости лет какие-то чувства вспыхнули к замужней трепыхалке. Подобные выкидоны в советские времена партийным товарищам не прощались. А для нее, для Степаниды, он был и остался партийным работником краевого значения.

– Ну, ты и даешь, сестрица! – выдавил из себя Рогачев, чувствуя, как запотевает ладонь, в которой он держал графинчик. – Можно, конечно, ахинею… но такое…

Замолчал было, натужно засопев, но тут же вскинулся на сестру злобным взглядом.

– Ты откуда это… все эти разговоры?

– Да уж сорока на хвосте принесла.

– Скажи своей сороке… ежели вздумали языками почесать, так того… подумайте сначала!

И сунул горлышко графина в лафитник.

Так же натужно засопев, Степанида круто развернулась и, обиженная его грубостью, побрела по ухоженной дорожке к дому. Однако не выдержала, обернулась.

– Ты того… если вдруг поесть захочешь, то картошка с мясом на плите. Разогрела уже.

Рогачев единым глотком опрокинул в себя лафитник смородиновой настойки, словно в воронку вылил, и только после этого пробормотал угрюмо:

– Спасибо. Ступай.

Он все-таки любил свою сестру и прощал ей…

Когда за ней захлопнулась массивная входная дверь, Рогачев вновь наполнил лафитник, покосился на окна дома и вдруг почувствовал, как его нутро заполняется неприязнью и к сестре, и к этому задрипанному городку, в котором он, Никита Макарович Рогачев, должен отбывать свой собственный срок. И он, по своей сути, ничем не отличается от того срока, что тянет на зоне какой-нибудь пахан. Тот тоже не вправе жить так, как ему хотелось бы – зона, она и в Африке зона. Он даже с женщиной встречаться не может, как ему хотелось бы. И должен ловчить, выкраивая минуты, чтобы Его, Хозяина района, не уличили в мелком паскудстве.

От этой мысли ему стало окончательно тоскливо, и теперь он наливался злостью и откровенной неприязнью не только к своей родной сестре и землякам, которые, оказывается, уже поговаривали шепотком о его связи с женой Полунина, но и к самой Раисе, которая, видимо, не очень-то и скрывала истинную сущность их взаимоотношений, желая заполучить его в мужья. Вспомнил, как она несколько раз, вроде бы в шутку, а на самом-то деле вполне серьезно заговаривала о том, что ей уже невмоготу встречаться с ним короткими урывками по кабинетам, и не пора ли перевести их взаимоотношения на нормальные рельсы. То есть, ему развестись со своей женой, ей – с Полуниным, и начать новую жизнь уже с чистой страницы.

– Курва! – неожиданно выругался Рогачев и залпом осушил очередной лафитник.

Потянулся было за бутербродом, однако в голове уже засвербела еще одна паскудная мыслишка, которая не позволяла ему оставаться тем вальяжно-спокойным хозяином района, каким он чувствовал себя до этого момента.

Ведь если Степанида прознала каким-то образом про его связь с Раисой, то почему бы об этом и самому Олегу не догадаться? Боровск – не Москва. И даже не Хабаровск. Как был когда-то огромным селом, так и остался селом, правда со статусом города. Здесь не успеешь чихнуть на одном конце, как с другого «Будь здоров!» кричат. К тому же и он сам на виду, да и к «Алтынлесу» народ присматривается – очередные грабители нагрянули или действительно толковые акционеры, от которых хоть какая-то польза будет городу? И как еще до сих пор скрывать-то все удавалось?..

Впрочем, какой там скрывать, если даже Степанида наслышана о его связи с главным бухгалтером «Алтынлеса»?

Одна надежда оставалась – прогрессирующее пьянство Полунина. В своих запоях, которые он тщательно скрывал от сотрудников и соседей по улице, он уже стал впадать порой в какой-то маразм, граничащий с идиотизмом. И Рогачев надеялся в душе, что он в этом своем состоянии не заметит того, что сейчас происходит с его женой.

– Господи, прости нас грешных! – то ли вслух сказал, то ли подумал Рогачев и снова потянулся рукой за ополовиненным графинчиком.

То ли от мыслей этих, взбудораженных сестрой, то ли еще от чего, но настойка уже почти не брала его, а так хотелось освободиться от мыслей паскудных и подумать о чем-нибудь приятном, что он даже выругался невольно:

– Вот же сволочная баба! В каждую дырку свой нос сует!

Он полоскал Степаниду за то, что она всковырнула-таки его болячку и он, Хозяин района, терзает сейчас себя черт знает какими мыслями вместо того, чтобы о деле подумать и попытаться разобраться в той, далеко не простой ситуации, в какой оказалось его детище. Он понимал, что борьба за кедровники по Боровой может превратиться в затяжную войну с непредвиденными последствиями. Однако как бы там ни было, но отступать от задуманного он уже не имел права. Слишком много серьезных людей было задействовано в его проекте, да и валюта, переведенная китайскими партнерами, часть которой была им «освоена» и переведена в надежный банк, не позволяла помышлять об отступлении.