Дело генерала Раевского

Раевский приблизился к Пушкину и обнял его. А тот внезапно прижался к нему, как ребёнок. И до последнего дня запомнились Раевскому слова, которые тихо произнёс к нему поэт:

   — Я был бы счастлив, если бы у меня была такая... — он задержался на мгновение и завершил: — такая дочь. И я бы молился за неё до скончания дней моих».

9

К вечеру мы прервались. Поужинали, чуть передохнули. Я подремал в небольшой комнатушке за русской печкой, поставленной почти посредине дома. Эта комнатушка была более похожа на чулан. Там было тепло и уютно, стояла деревянная кровать со стёганым матрасом и с крупно простроченным зелёным одеялом. Вечером поработали во дворе, разгребали чёрное месиво сажи со снегом, оставленное во дворе пожарной машиной. Житницу восстановить, конечно, было ещё можно.

   — Её нужно будет сделать теперь немного проще, — сказал Олег.

   — Брёвна, доски, стол, скамейка вдоль стены, самые простые табуретки, — сказала Наташа.

   — И сделаем большой портрет Раевского в сосновой лакированной раме, — пообещал Олег.

   — А кто портрет нарисует? — спросил я.

   — Вот кто нарисует, — ткнула Наташа пальцем Олега в грудь, — он всё может. Как ему самому захочется, так и нарисует.

   — Сделаю его тушью, — подтвердил Олег, — в духе Павла Филонова.

   — А кто такой Павел Филонов? — поинтересовался я.

   — Это великий русский художник. Он предсказал в своих работах, какой будет всемирная революция вообще и русская в частности. Есть у него потрясающая работа «Шествие народов». Там идут, надвигаясь на зрителя отовсюду, неисчислимые толпы людей, каждый из которых — что-то среднее между дикарём и машиной.

   — Это было потрясающее предсказание будущей культуры, — сказала Наташа.

   — А где его работы? — спросил я.

   — В Третьяковке и в Русском музее, — сказала Наташа.

   — Я что-то их там не видел, — признался я.

   — Их прячут в запасниках, чтобы никто не увидел и не догадался, куда нас ведут, — сказал Олег, — и какими станут дети тех, кто нас ведёт.

   — А наши дети? — спросил я.

   — Наши дети должны быть другими, — сказал Олег.

   — И верить в Бога, — добавила Наташа.

   — Министерство культуры сейчас готовит решение по уничтожению работ этих, — сказал Олег, — Филонова.

   — Чтобы спрятать концы в воду, — сказала Наташа. Она посмотрела на небо, утопающее в сумерках, и добавила: — Пора идти за Латкой.

   — А где она?

   — Не знаю. От огня и от криков куда-то убежала. Надо искать.

   — А где её искать?

   — Везде, — сказала Наташа.

   — Везде пойдём искать, — сказал Олег. — Кто она без нас? Любой обидит или съест.

   — Не любой, но желающих много, — уточнила Наташа.

10

Мы шли холмистыми перелесками вокруг окраин города. Наташа время от времени окликала негромко:

   — Латка! Латка!

А Олег продолжал наш разговор:

   — Понимаешь, почитали Раевского многие, но понимал, может быть, один только Пушкин. Почему они так и полюбили друг друга. При последнем приезде Раевского Пушкин приходил к нему почти каждый день. Они заводили беседы о судьбах России, поскольку Николай Николаевич собирался к царю. Он готовился высказать свой взгляд на этот счёт. Терять ему было нечего, чувствовал он, что дни его подходят к концу. Больше всего его волновала неразумная завоевательная политика. Он считал, что строить всепожирающую империю не только неразумно, это гибельно для России.

Где-то невдалеке хрустнула ветка.

   — Латка! — позвала Наташа.

Олег насторожился. Постоял и продолжил мысль, шагая неторопливо:

   — Считал, что идея построения империи сама по себе идея богоборческая. России Бог дал привольные земли, всё на них и в них для жизни есть. И незачем на других посягать. Когда объединяются христиане, это ещё понятно, особенно когда народы эти близки друг другу изначально. Он воевал на Кавказе и был категорически против завоевания всех этих мелких народов, столетиями грабящих друг друга и неспособных воспринять идею высокой государственности. Он считал, что в массе своей с русскими они не сольются никогда. Но отдельные, особо стремящиеся люди духовно и умственно могут по их желанию переходить в нашу веру, в наши культурные очаги. Если хотят, пусть приходят. Но никакого насилия. Не хочешь, как говорится, не надо. Кавказ, конечно, зона для России важная, осуществлять контроль над ней можно через два по-своему великих народа: грузин и армян. Они, как и русские, христиане. Без России персы и турки их перережут. Мы естественные союзники. Посмотрите, как влился в нашу суть князь Пётр Багратион. Раевского с ним соединяла истинная дружба. С Шамилем такая немыслима.

Опять где-то что-то хрустнуло в лесочке. Опять мы все насторожились. Опять позвала в темноте Наташа:

   — Латка! Латка!

   — Николай Николаевич считал, — продолжил Олег, когда мы двинулись дальше под морозно разгорающимися звёздами, — что нельзя любому народу превышать естественный для него объем чужеродных, несоответствующих ему народностей. Есть этакая этнографически предельная критическая масса иностранцев. Если принять в себя сверх допустимого совершенно неконтактное и, более того, угнетаемое население, взрыв неизбежен. Так погибали все великие империи.

   — И будут погибать, — сказала Наташа.