Дело Марины Мнишек

— Такси. Слушаю, — сказала она в микрофон. — Можно… Когда нужна машина? Адрес? — Женщина стала быстро заполнять карандашом графы лежащего перед нею бланка.

Перед одним из рычажков зажглась красная лампочка.

— Минуту… — Женщина передвинула рычажок на себя… Такси… Прошу подождать немного — большая очередь. — Она передвинула рычажок от себя, красная лампочка погасла, зато за рычажком вспыхнул зеленый глазок… — Повторите адрес…

Женщина заполнила бланк, положила в желобок перед столом.

— Такси будет. Ждите звонка, — объяснила она в микрофон. Она выпрямила рычажок, посмотрела на Валентину. На этот раз вопросительно.

Валентина протянула редакционное удостоверение.

— Я из газеты, хочу написать очерк о вашей работе, о таксистах, с кем я могу поговорить?

Женщина пожала плечами.

— У нас на работе не поговоришь… Видите! (Перед рычажком вспыхнули сразу две красные лампочки). Все же она добавила: — В соседней комнате старший диспетчер, обратитесь к нему.

В смежной комнате за столом сидели пожилой мужчина с острым подбородком и девушка с челочкой. Перед мужчиной, видимо, диспетчером — микрофон на никелированной стойке и прямоугольный, отделанный серым пластиком репродуктор.

— Я «Комета», — повторял мужчина в микрофон. — Свободные машины в центре, отвечайте… Машины в центре, отвечайте…

— Я 16-71, — прохрипел репродуктор. — Нахожусь на Калинина у Оперного театра.

— Слышу, 71-й. Принимай: Интернациональная, 49. Угол Советской, Сильченко… Будет ждать на углу.

— Интернациональная 49. Вас понял, — ответил репродуктор.

Диспетчер передвинул бланк соседке, потянулся к желобку — за следующим. Девушка набрала номер и сообщила Сильченко, чтобы он выходил встречать машину.

Старший диспетчер («Сидоров Степан Гаврилович» — он больно сжал Валентине руку) оказался любезным и разговорчивым.

— Конечно, о нас надо писать. Чувствуете, какая работа!.. Вы разобрались?..

Он объяснил, что в первой комнате размещается стол приема заказов, а здесь — стол исполнения.

— «Комета», «Комета», слышишь меня, «Комета»? — захрипел репродуктор.

— Ответили вам верно: у нас не поговоришь, — старший диспетчер коротко вздохнул и наклонился к микрофону. — Я «Комета». Где находишься?

Он передал заказ и снова обратился к Валентине.

— Как, спрашиваете, работаем? Посменно — с восьми до восьми, с утра до вечера и с вечера до утра, по графику.

«Жаль, тут и вправду не разговоришься», — подумалось Валентине, когда Сидорова опять отвлек микрофон. Теперь она знала: под любым предлогом, но ей надо заполучить этот график — тогда она сможет установить, кто дежурил в ЦДС в ту ночь — в ночь происшествия на шоссе!.. Валентина огляделась, возможно, график висит где-нибудь на стене? Нет, на стенах, кроме плана города, ничего не было.

— Здорово, девчата! — громко раздалось в первой комнате.

— Марина пришла. О! — обрадовался Сидоров. Он приподнялся и выглянул в дверь. — Здравствуй, Марина, входи сюда скорее!

В комнату вошла молодящаяся крашеная блондинка с пышным начесом.

— Чего тебе, старичок? — блондинка стрельнула черными липкими ресницами в сторону Валентины.

— Здравствуй, Марина. — Сидоров засмеялся. — Чего дома не сидится? На работу еще рано.

— Тоже выдумал — на работу! С рынка тащусь, — блондинка тряхнула авоськой с фиолетовыми баклажанами. — А надо еще в ЦУМ заскочить, решила вот продукты здесь оставить. Потом зайду.

— Корреспондентка к нам из газеты пришла, про работу нашу написать желает. — Сидоров представил Валентину. — Так что, Мариночка, прошу, подмени меня минут на десяток, пока я тут потолкую. Не в службу, а в дружбу, Мариночка.

Валентина и Сидоров вышли в коридор, остановились у окна.

— Итак, в своей смене — вы старший? — спросила Валентина.

— Совершенно верно, старший.

Собственно, Валентине нужен был график дежурств, расспрашивать о той ночи вслепую она не рисковала. Но и напрямик попросить график тоже было нельзя. Валентина расспрашивала Сидорова, как обычно это делают корреспонденты, собираясь о ком-то писать, — биография, работа, семья…

Сидоров отвечал, что называется, с удовольствием. Во время войны он служил в автороте, шоферил, а это, знаете сами, снег, вода, сапоги, бывало, за сутки так вымокнут — хоть отжимай. И после войны он долго шоферил, а теперь годы подошли, к тому же нога опять разболелась, да и дочка начала работать — материально полегче стало, пошел в диспетчеры. Жена умерла еще в пятидесятом, живут они с дочкой вдвоем. Дочка хорошая, он не жалуется! — он полез в карман пиджака.

«Д-да, — думала между тем Валентина. — Что-то не туда пошел у нас разговор…»

— Хорошая дочка, не вертихвостка какая-нибудь. Фото вот ее, взгляните. — Сидоров достал завернутую в газету фотографию.