Дело моего отца

Фаэтон на дутых шинах вез Леонида Антоновича по жарким и пыльным улицам Ташкента. Тополя тоже были пыльные, листва серая, трава у арыков серая, стекла витрин мутные, афиши на круглых тумбах блеклые, выгоревшие какими-то пятнами. На одной из афиш значилось: «Всемирно известный дрессировщик Стенфорд и его доги». Щеголеватый молодой брюнет в белом чесучовом костюме и пробковом шлеме стоял возле здания Русско-Азиатского банка Армянин или еврей? Жилистый человек в пенсне и с кадыком, видным даже за сто шагов, хотел перебежать дорогу, замер на тротуаре, потом узнал Квицинского и сразу отвернулся. Это был учитель гимназии, высланный в Туркестан в девятьсот четвертом и теперь уже два года состоящий секретным агентом. Почему он отвернулся? Леонид Антонович любил ста вить перед собой вопросы, особенно из сферы психологии.

Жара душила, и начальник брезгливо вспомнил, что в городской тюрьме, как показывали жалобы и прошения, условия антисанитарные. Были случаи кишечных заболеваний и даже тиф. Сам он дальше канцелярии не заглядывал, не его ведомство, а эти пять мулл, естественно, писать прошения зареклись… Впрочем, что им надо: воды для омовения, коврик для молитвы?

По улице шли двое мальчишек с пустыми молочными ведрами на коромыслах. Узбечата были веселые, глаза наглые. Распродали молоко и идут себе. Квицинского по утрам часто будили их ни на что не похожие крики: «Кисля-пресный малякё!» И стоило Леониду Антоновичу вспомнить это, как из улочки справа, из-под карагача, раздался истошный и нескончаемый вопль:

— Кра-а-а-а-у-у-у-сын!

Азиат торговал керосином. Боже, до чего дикий народ!

Из тюрьмы Леониду Антоновичу предстояло ехать в резиденцию генерал-губернатора, предстоял обед в честь прибывшего в Ташкент барона Фредерикса, особы весьма приближенной к государю.

России нужна крепкая, железная рука… Ежовые рукавицы ей нужны… Интересно, сколько на самом деле живет клоп?

Квицинский просил моему двоюродному деду три года ссылки без суда. Поскромничал.

«Канцелярия Туркестанского генерал-губернатора отделение 1-ое.

Секретно.

Начальнику Туркестанского Охранного отделения.

Вследствие представления и на основании п. I ст. 15 Туркестанского Положения Главный Начальник края разрешает выслать туземца Абду-Вахид Кары Абду-Рауф Кариева в Тульскую губернию сроком на пять лет.

Об этом Канцелярия уведомляет для сведения, присовокупляя, что о высылке Кариева сообщено Военному губернатору Сыр-Дарьинской области.

Зав. Канцелярией полковник подпись неразборчива».

Это в августе 1909 года. День на листе срезан, а номер есть — 1367.

Год 22-й. Реконструкция по воспоминаниям

Автомобиль слишком жестко прыгал на булыжнике, и шофер-механик правительственного гаража, Август Петрович Репман, недовольно глянул на своего помощника. Перекачал шины, перестарался парень.

Должность помощника шофера ввели недавно, и не от хорошей жизни. Автомобили в гараже ЦК были старые, бензин низкого качества. Запальные свечи забивались… Куда справиться одному, если каждая деталь и каждый узел грозил отказать. Помощника Август Петрович искал не слишком долго, взял к себе пасынка Валентина. Валентин смышлен, деловит и аккуратен во всем. Только вот старательность его иногда была чрезмерной. Разве можно так перекачивать баллоны, да еще когда под колесами булыжник?

Август Петрович Репман редко возил Икрамова — нового секретаря ЦК. Его избрали недавно, заведовал он до этого учраспредом, занимался национальными кадрами, а потом, когда обсуждались задачи нэпа в Туркестане, выступил неожиданно обстоятельно, как экономист, и, хотя в Туркестане многие не понимали этой новой идеи В. И. Ленина, Икрамов на ленинскую точку зрения встал твердо.

Август Петрович Репман на пленуме не был, но на VI съезде Компартии Туркестана присутствовал как старый коммунист и речь Икрамова слушал с удовольствием.

Автомобиль трясло сильно, булыжник был круглый, ядреный, из мостовой выпирал неравномерно.

— Перекачал, — сказал Репман помощнику.

— Понял, — сказал Валентин, мотнув стриженой головой.

«Тальбот» — фирма уважаемая, Репман в довоенное время возил на такой же машине самого морского министра… Кто знает, сколько бы он возил министра, может, и в императорский гараж попал бы, если бы в самый канун революции, в декабре шестнадцатого, не обнаружили у него в машине под сиденьем, предназначенным для министра, целой пачки большевистских брошюрок, которые Август Петрович захватил с собой из Гельсингфорса.

Возле мечети Шейхантаур Икрамов сказал:

— Здесь, пожалуйста, влево, Август Петрович. Проедем?

Проехать-то проедем, про себя сказал Репман, а вот как выезжать будем? Пятиться придется.

Так и получилось. Икрамов вышел возле обычного азиатского дома и вскоре вернулся, сопровождая старика в огромной белой чалме.

Старик усмехался в седую бороду, Икрамов тоже улыбался, но одними глазами.

— Валентин, — сказал Август Петрович.