Дело Мотапана

— Ах! — воскликнул граф, побледнев от гнева. — Вот куда вы клоните! Какая дерзость! Вы надеетесь запугать меня нелепой историей, которую, вероятно, выдумали, и полагаете, что я поддамся на этот низкий шантаж! Но вы меня плохо знаете, милостивый государь! Я предпочту увидеть моего сына на скамье подсудимых, чем позволить моей дочери носить ваше имя!

— Мое имя стоит всякого другого, — холодно ответил Мотапан, — это имя честного человека. Вы не хотите видеть меня зятем и имеете на это право. Я пришел сюда не для того, чтобы предложить вам торг, но, желая замять это неприятное дело, я надеялся, что вы согласитесь при мне расспросить вашего сына. Если он не виноват, он смог бы оправдаться, если виноват, то вернул бы вещь. Все прошло бы без огласки. Но вы не захотели прислушаться к голосу разума и, вместо того чтобы поблагодарить меня, позволили себе такой тон, который дает мне право никого не щадить. Мне остается только подать жалобу.

— Ступайте! — сказал граф, указывая барону на дверь.

Тот сказал напоследок:

— Если с вами случится несчастье, помните: вы сами тому виной.

Кальпренед не удостоил его ответом. Он был скорее рассержен, чем испуган и не сожалел, что отказал Мотапану, потому что не придал никакого значения его намекам. Он не допускал мысли, что Жюльен мог что-то украсть, но проклинал беспорядочную жизнь сына, которая дала повод для таких обвинений.

— Я буду защищать его от клеветы этого человека, — бормотал он, меряя комнату большими шагами, — а если он не захочет исправиться, заставлю уехать из Парижа. Иначе он кончит тем, что опозорит себя, и его дурная слава коснется нас.

Кальпренед не задавался вопросом, сделал ли он для своего сына все, что должен сделать благоразумный отец. Он не сознавал, что сын вместе с достоинствами унаследовал и его недостатки и что поиск золота на дне моря — занятие не менее сомнительное, чем игра в карты. В эту минуту дверь кабинета тихо отворилась, и вошла Арлетт.

— Я просил тебя подождать, — сказал граф, нахмурившись.

— Да, но вы так долго говорили с Мотапаном… Я беспокоилась… — ответила любящая дочь.

— Ты была права, — перебил ее Кальпренед. — Речь шла о твоем брате.

— Ах! Боже мой! Неужели он занял деньги у этого человека?

— Хуже — он обокрал его!

— Этого не может быть! Он лжет! Вы же не могли этому поверить!

— Я не поверил. Но достаточно и того, что Мотапан обвиняет моего сына.

— С чего он это взял? Что случилось?

— Кто-то проник в его квартиру и украл опаловое ожерелье. Не знаю, откуда у этого старого негодяя такая вещь, но этой ночью ее похитили.

— Жюльен вернулся гораздо раньше обычного… в первом часу. Вы спали, но я еще не ложилась. Я все слышала. Он даже входил в этот кабинет.

— Странно… Я думал… Я надеялся, что он, как всегда, провел ночь вне дома, — прошептал граф, задумавшись.

— Вы надеялись?

— Да, потому что ночью на лестнице встретили человека, который отпер дверь нашей квартиры. У него был ключ… Этот человек держал в руках то самое ожерелье, и тот, кто с ним столкнулся, оторвал от него один камень.

— И вы думаете…

— Пока не будет доказательств, я думаю, что все это чепуха. А знаешь, кто рассказал об этом Мотапану? Дутрлез, наш милый сосед!

— Он! — прошептала девушка, потупившись и стараясь скрыть румянец.

— Да, он. Он, кажется, в хороших отношениях с Мотапаном. И этот поклонник Моцарта уверял, что вор прятался здесь. Поэтому Мотапан подозревает Жюльена.

— Это низкое подозрение, и я уверена, что Дутрлез его не разделяет. Я уверена, что в случае необходимости он защитил бы Жюльена, он его друг.

— Мне это неизвестно, но Мотапан скоро предоставит ему возможность доказать свою дружбу: он пошел в полицию. Выходит, нам всем, начиная с твоего брата, грозит допрос. И обыск. Сюда придут полицейские и станут везде шарить в поисках фамильной драгоценности Мотапана.

— И вы это допустите?

— Я вынужден. Если я воспротивлюсь, то поставлю себя в весьма неприятное положение. Да, милое дитя, вот он — результат мести Мотапана и болтовни любезного Дутрлеза. Твой и мой письменные столы отопрут… Если понадобится, даже взломают… Недавно взломали дверь покрепче этой, — сказал граф, взявшись за ключ, который торчал из замка маленького шкафчика с медными и черепаховыми инкрустациями, стоявшего у окна.

Позолоченный ключик легко повернулся в его руке, и шкафчик отворился. На полке, ярко освещенной зимним солнцем, граф де ля Кальпренед с изумлением увидел сверкающие бриллианты. Это было украденное ожерелье с опалами. Ошибиться было невозможно: на порванной цепочке недоставало одного камня.

Арлетт вскрикнула и упала без чувств на руки отцу.

— Жюльен!.. Это был он!.. Я сам расправлюсь с этим негодяем… Я убью его! — сказал прерывающимся голосом несчастный отец.

III