Дело о бананах

Самый тщательный осмотр яхты (пограничники отодрали фанерованную обшивку в каютах, облазили подсобные помещения) дал немного. Обнаружили довольно большую партию контрабандного героина, три плохоньких пистолета, дюжину ножей, какими любят пользоваться пижоны-мафиози, а не профессионалы убийцы (при нажатии кнопки лезвие автоматически выскакивает из ручки), и длинный плоский ящик, обитый железной лентой. Его нашли под койкой в кубрике. Когда тяжеленный ящик вскрыли в кабинете майора Бенавидеса в Колоне, начальник отдела Хе-дос разочарованно крякнул: запеленутая в тряпье, там лежала майасская стела Штука, безусловно, ценная, но уж она-то явно не имела отношения к заговору.

Допрос перепуганных итальянцев и отоспавшегося Эйбрахама (он был уверен, что и на этот раз ему всё сойдет с рук, поэтому только нагло скалился) показал, что контрабандисты связаны с гангстерским синдикатом, который уже несколько лет расхищает произведения искусства в Мексике, Гватемале, Никарагуа и сбывает их богатым любителям изящного. Что среди клиентов Эйба и его напарников — полковник Шаттук и майор Миккинес из Форт-Шермана. Что пользуются их услугами и сотрудники ЦРУ, проживающие в Зоне. И что все эти махинации не имеют ни малейшего отношения к «Делу о бананах».

— Всё! Крышка! Теперь уж точно — моя песенка спета. Мне нечего делать в контрразведке, — мрачно сказал капитан Прьето, когда за одноногим негром закрылась дверь. — Уйду к чертовой матери, куда глаза глядят…

— Не морочь голову! Какая муха тебя укусила? — Ансельмо Бенавидес, тоже раздосадованный неудачей, успокаивал своего друга. — Подумаешь! Кто не допускает оплошностей? А в данном случае любой мог «купиться»…

— Слишком много непростительных оплошностей я допустил, и вот — пожинаю плоды собственного легковерия и легкомыслия. Ты же знаешь, Ансельмо, прежде интуиция никогда меня не подводила, а сейчас — осечка за осечкой, ошибка за ошибкой.

— Набивая шишки, ты приобретаешь опыт, Исель. Мы все проходим через это.

— Опыт, опыт!!! Он достается непосильной ценой, но дураков вроде меня ничто уже не научит.

— Что за вздор, капитан. У тебя просто сдали нервы. И не впадай в крайность: мы все влипли в эту историю с итальяшками, я тоже поверил, что нам удалось напасть на верный след. И что же — прикажешь теперь рвать волосы, посыпать голову пеплом? Давай-ка лучше отобедаем у меня дома. Выпьешь. Отдохнешь, и, ей-богу, завтра всё станет на свои места. И не казни себя. Ну что, принимаешь мое предложение? — одинокий глаз майора грустно и вопросительно уставился на Прьето.

ГЛАВА XXIV

…Матовый плафон напоминает чьё-то лицо… Или это не плафон? Конечно, нет! Он не может ошибиться. Это не плафон, а лицо. Лицо! Но чьё? Он сейчас вспомнит, сейчас, сейчас… Кто здесь плачет? Почему? Плачут ведь по мертвым. Как он плакал, когда хоронили Клодин. Вот и осколки, ох как же больно впиваются эти осколки! Уберите, режет глаза… Уберите!!!

Исель закричал испуганно, пронзительно, рванулся и затих, погружаясь в беспросветный мрак. Сиделка позвонила врачу:

— Ему опять стало хуже, доктор. Пульс едва прощупывается, поднялась температура, он бредит.

Третий месяц капитан лежит в реанимационном отделении лучшего госпиталя Сыодад-де-Панама. Медицинские светила Панамы, весь персонал госпиталя борются за жизнь Прьето. Кто вообще мог подумать, что этот парень протянет хотя бы несколько часов, когда его с тремя тяжелейшими пулевыми ранениями, потерявшего слишком много крови, доставили на вертолете в Сыодад-де-Панама? Профессор Рамиро Мальдонадо сказал, что умывает руки и не будет браться за операцию, что умирающему, сердце которого вот-вот перестанет биться, нужен не скальпель хирурга, а причастие. Но сеньор Мальдонадо превзошел самого себя, он совершил чудо, и капитан Исель Прьето живет. Возможно, минует кризис, и ему станет лучше.

Дежурный врач поправил подушки. Посмотрел на термометр: 38,7. Ничего, ничего. Это уже не страшно. Он подошел к окну и задернул штору, чтобы яркий свет не тревожил больного. Уже конец сентября. Если дело пойдет на лад, то к Новому, семьдесят пятому году раненого удастся поставить на ноги.

— Сеньорита, мне сообщили снизу, из регистратуры, что к нашему пациенту опять пришло много народу. Запретить им навещать господина Прьето мы не можем. Но постарайтесь максимально сократить время визитов, всё равно он никого не узнаёт.

Сиделка согласно кивнула и перевела взгляд на заострившееся, бледное — белее бинтов, которыми была обмотана голова Иселя, — лицо.