Дело о Медвежьем посохе

В конце концов, мальчишку могли похитить и сами агенты, которым поручено его сопровождение. Ведь их могли перевербовать те же японцы, либо сами агенты решили нажиться на деле государственной важности, похитили мальчишку и просят выкуп, понимая, что в таком случае вряд ли будут скупиться. Хотя кто должен платить им выкуп? Их же начальники? Борис? Но брат ничего не говорил о выкупе, он сказал только, что мальчик исчез вместе с агентами. Вот и все, что он сказал.

Борис рассчитывал получить нужную информацию уже с места. Этим Георгий и должен заняться в первую очередь. Так что, пойти в лес? Следопыт из него неважный. Лучше начать с расспросов, поговорить с каторжанами, например. Хотя гиблое это дело – скажут ли они чего заезжему человеку? Эти люди хитрые да подозрительные, с ними надо поосторожней. Хотя попробовать, конечно, стоит. Да, обязательно нужно сходить на угольные копи, разузнать вообще о здешних настроениях.

Но первым делом, конечно, нужно обыскать дом, где жили агенты с мальчиком, там должны остаться какие-то следы, а может, даже и зацепки. Потом поспрашивать людей вокруг, кто что видел, городок ведь небольшой, все должны друг друга знать. Кроме того, разумеется, нужно сходить в эту японскую колонию. Они, наверное, обращают внимание на соотечественников, японского мальчика не могли не заметить. Чего-нибудь интересное они должны рассказать…

Проехали до середины широкой немощеной улицы, миновав собор, губернаторский дом, присутственные места, в унылой череде одноэтажных домов повозка остановилась.

– Вот и приехали, – оборвал размышления Родина извозчик. – Вот он, дом Филиппа Игоревича.

Глава 10

Филипп Игоревич Старопосадский, чиновник от медицины, круглый румяный толстячок, говорил быстро и округло, как будто сыпал мелкие камушки:

– Наконец-то, любезный Георгий Иванович! То-то Верховцев обрадуется! Это доктор наш, трудяга и энтузиаст. Изволите ли видеть, к его обычной работе – ха-ха! уж и обычная! не дай бог таких обычаев! – теперь еще и тиф добавился, не угодно ли! Но уж вдвоем-то вы мигом со всем разберетесь. Ведь болеют, ой как болеют! И каторжные, и вольные, и старые, и малые. Обычных рук не хватает, а уж квалифицированный доктор – великая драгоценность в наших местах.

Во время этой тирады, следуя едва уловимым знакам хозяина, здоровая румяная девка поставила на стол лафитничек, две стопки, накидала мисочек со снедью, водрузила блюдо пирожков с медвежатиной и умчалась ставить самовар.

Георгий не успел моргнуть глазом, как уже принимал по второй, закусывал и прикидывал, как бы ему половчее перейти к интересующему его вопросу.

– Филипп Игоревич, мне бы с постоем определиться, и вот еще какое дело…

– Так что определяться? Глаша, Глафира!

В дверях как из-под земли возникла запыхавшаяся Глафира.

– Дуй к Марфе, пусть перины взбивает, новый хозяин скоро к ней будут, да помоги ей там, чтобы господину доктору не утомиться ожидаючи!

– Так Филипыгорич, ужо взбито, выметено и нагрето все. Водка стынет, самовар под парами!

– Избу тебе, Георгий Иванович, уж такую знатную нашли! Дом новый, чистый, теплый, а уж хозяйка в нем!.. Марфой звать. Девка сноровиста, умела и мила, да-с, очень мила. И освободилась недавно, и не то что пришила кого-с, а за саргу липовую!

– Что-что? – не понял доктор.

– Блины пекла! – козырнул знанием каторжного жаргона Старопосадский. – Подбил ее ухажер на фальшивомонетничество, а сам и сгинул. Баба-то и приняла грех на себя. Любила, стало быть. Марфа-то хорошая бабенка, ага-с. А с моей Глашей подружки. Ежели что выкамарит, так я мигом узнаю.

Старопосадский с особым выражением подмигнул Глаше, она в ответ улыбнулась, привычно сложив руки на животе.

По едва заметной фамильярности в обращении девки с хозяином Георгий понял, что отношения жильцов этого дома отнюдь не формальные, и ему на миг стало неловко.

«Ну, в каждой избушке свои погремушки», – подумал молодой врач и вновь попытался приступить к выполнению своей миссии.

– А что, Филипп Игоревич, народец здешний шалит?

– Да уж отшалили свое, баловники. Которые шустрее и совсем без царя в голове – те в бега норовят, да только дело это гиблое.

Родин насторожился, Старопосадский сам вывел беседу в нужную сторону.

– Уж так и гиблое? Какое-никакое подобие воли.

– Да опомнись, Георгий Иваныч, ты тайгу нашу посмотри! Это ж какой страх должен быть, чтобы в их одежонке да без харчей в наши леса податься! Тут ведь не Сибирь, это там мужики беглым помогают. А тут сами нищие! – Филипп Игоревич поднялся со стула и, подойдя к окну, задернул занавески. – Ни краюшки не вынесут! Даже птицы не живут, редко где медведь пройдет, снегу за ночь аршин наметает, а уж ветры какие!.. К югу еще так-сяк, и климат помягче, там беглому выжить проще. А наши все больше убежать-то убегут, а выхода найти не могут. Так и кончается их жизнь непутевая под голыми елками.

– Бедняги! И на воле кое-как жили, и здесь неприкаянные…