Дело о Медвежьем посохе

– Шавка здесь ты! А я – Андрей Первозванный, он же Апостол, он же Назорей, рецидивист. Ты чем знаменит? Бабу свою убил? А я банки брал, поезда почтовые грабил, сыскная полиция из Петербурга за мной гонялась, на мне тридцать шесть душ христианских, вам, босякам, и не снилось такое. А имя и личность свою я вам раскрыл не для хвастовства, а оттого, что живыми вам с этой полянки не уйти. Вы грех великий совершили, хотели над ребенком надругаться и сожрать его, как дикие звери.

– А тебе что за дело? Тоже мне дьякон нашелся, про грехи мне рассказывать будешь, когда сам вор. – Колесо все больше разгорался злобой на обидчика.

– Я-то у чиновников и прочих толстомордых неправедные деньги отбирал. А ты человечиной оскоромился. Что же до ребенка, то к тем, кто дитя готов обидеть, у меня отношение особое. – Он обернулся посмотреть на мальчика, тот безмятежно ковырял землю прутиком и на обращенный взгляд ответил приветливой улыбкой. – Я когда на малолетке сидел за первый разбой, меня воры, кто повзрослей, хотели совратить всякой мерзостью. Видели, что я ребенок, думали поглумиться безнаказанно. А что с ними стало – вы сейчас увидите.

Жало, немного оправившийся после унизительного удара, злобно зашипел:

– Да что его слушать, решать его надо, паскуду!

Он выхватил из костра горящую головню и метнулся вперед с отчаянным криком. Бывший Морошко со скоростью мангуста нырнул навстречу и, используя разгон нападающего, резко вывернул под неправильным углом руку с головней. Раздался хруст, Жало взвизгнул и прижал к себе руку, повисшую бесполезной плетью. Его противник с холодным спокойным взглядом встал перед ним, смотря прямо в глаза. Жало заметался в панике, дернулся было в сторону леса, но вдруг захрипел и, брызгая кровью, упал на колени. Неумолимый противник молниеносным движением руки вырвал у него кадык. Оставив тело сучить ногами по сосновым иголкам, он обернулся к Колесу.

Тот стоял в мрачной решимости, скалясь, как раненый медведь. Наконец, утробно зарычав, кинулся на ненавистную неуловимую фигуру, с диким желанием раздавить, уничтожить обидчика любой ценой. Руки его сцепились на спине врага, и великан победно заревел, собираясь раздробить кости своей жертве, но через секунду его рев превратился в отчаянный крик боли – большие пальцы незнакомца глубоко вошли в его глазницы, выдавливая наружу бурую влагу. Колесо, ослепленный, сделал несколько неуверенных шагов, подвывая и щупая морозный воздух руками. Неожиданно звонко и громко прозвучал вдруг смех мальчика, он наблюдал за расправой с явным интересом, а теперь просто покатывался от хохота. Андрей Первозванный (Апостол) молча подошел к ослепленному богатырю и коротким резким движением свернул ему шею.

Он стоял на поляне среди трупов и смотрел в догорающий костер. В воздухе кружились редкие мелкие снежинки. Внезапно, словно оторвавшись от раздумий, поднял глаза и огляделся по сторонам – мальчик исчез. Будто растворился в тайге.

Глава 21

На следующее утро Георгий сразу же отправился к дому охотника Егора Силы. Погода выдалась еще хуже, чем вчера. Все небо заволокло тучами, солнца и подавно не было видно. Ветер дул с такой силой, что истории местных о том, что этот ветрище может подхватить человека и унести в воды Татарского пролива становились похожими на реальность.

Наконец он дошел до домика на отшибе и увидел, что охотник чем-то занят во дворе. Вот ведь человек! Даже в такой мороз, когда любой другой предпочел бы сидеть в доме поближе к печи, он возится во дворе.

– Здорово, хозяин! – как можно громче крикнул Родин, опасаясь, что ветер унесет слова вдаль. Он и сам-то мало что слышал в этом завывании.

Однако охотник услышал, поднял голову и уставился на незнакомца. И только внимательно вглядевшись в лицо гостя, пошел открывать калитку.

– И вам не хворать! А вы никак наш дохтур? Я ни на что не жалуюсь, – Сила вернулся к своей работе – он втирал какую-то желто-зеленую слизь в кусок шкуры.

– Вот выпал случай, давайте знакомиться, я – Георгий Иванович Родин, как вы верно заметили, доктор, – и протянул охотнику руку.

– Приятно-приятно, Георгий Иваныч. – Сила вытер о тулуп руку и пожал протянутую ладонь. – Али не припоминаете меня? Вы ж меня глядели в лазарете, как прихворал. Думал, руку обморозил, ан нет – работает, слава богу. Егором меня зовут, я вам тогда не успел представиться.

– Ах, вот теперь припоминаю. Как ты поживаешь, Егор?

– Да потихоньку-помаленьку.

– Недуг-то не тревожит?

– Да зажило все уже, благодарствую, дохтур. Порошки ваши сработали. Только тоска, бывает, гложет. Может, бабу надо попросить у начальства, да старый я уже, мне ведь не дадут. Нонче баб-то молодым только, вон как ты, хлопцам и дают. Вчера заходила ко мне ваша хозяйка, хороша ведь чертовка!

При этих словах Родин вспомнил Марфину «щедрость», но быстро отбросил эту мысль, так как думать об этом было неприятно.