Дело о мрачной девушке

– Мистер Драмм, вы выступите с аргументами перед присяжными, когда придет время. Суд спрашивает, есть ли у вас еще вопросы к свидетелю? Вы ответили отрицательно, поэтому свидетель может покинуть место дачи показаний.

– Я бы хотел пригласить судью Пурлея, чтобы продолжить перекрестный допрос, – объявил Мейсон.

Судья Пурлей прошел к свидетельскому месту. В нем уже не чувствовалось той уверенности, с которой он выступал ранее. Его лицо вытянулось, по глазам было заметно, что его одолевают сомнения.

– Вы также уже принимали присягу, так что можете сразу занимать свидетельское место, – сказал Мейсон.

Судья Пурлей тяжело опустился в кресло.

– Когда в эти выходные проводился эксперимент, – начал Мейсон таким тоном, словно выносил окончательный и суровый приговор, – вы сидели в своей машине под окном кабинета Эдварда Нортона, как раз в том месте, что и в ночь убийства, не так ли?

– Да, сэр.

– И из этого положения, если вытянуть шею, вы могли видеть окно кабинета Эдварда Нортона?

– Да, сэр.

– И, поскольку крыша автомобиля опускается так низко, что уменьшает поле зрения, вы могли видеть окна второго этажа, только вытянув шею, не так ли?

– Да, сэр.

– А не является ли фактом, господин судья, что, пока вы сидели в автомобиле в том же положении, что и в ночь убийства, Дон Грейвс подошел к окну кабинета и позвал Клода Драмма, который вместе с вами находился в машине?

– Да, сэр, – ответил судья Пурлей, делая глубокий вдох.

– А не является ли фактом то, – громогласно продолжал адвокат, показывая указательным пальцем прямо на судью Пурлея, – что теперь, после того, как ваше внимание было обращено к проблеме и вы вспомнили обстоятельства ночи убийства, вы осознали, что голос, обращавшийся к вам из окна второго этажа в ночь проведения эксперимента, – это тот же голос, что кричал из кабинета Эдварда Нортона в ночь убийства?

В зале суда воцарилась напряженная, даже драматичная тишина.

Руки судьи Пурлея сжали ручки кресла, в котором он сидел, его лицо исказилось.

– Боже мой, я не знаю, – наконец ответил он. – Последние десять минут я задаю себе этот вопрос и не могу ответить. ЭТО МОГ БЫТЬ ТОТ ЖЕ ГОЛОС!

Перри Мейсон повернулся к присяжным. Спокойным, немигающим взглядом он посмотрел на лица девяти мужчин и трех женщин.

– Это все, – объявил он.

Какое-то время в зале суда сохранялась полная тишина, потом началось шевеление, послышались шепот, охи, ахи. Где-то в задних рядах какая-то женщина истерично захихикала.

Судья Маркхэм стукнул молоточком по столу.

– Тихо! – крикнул он.

Клод Драмм в неуверенности закусил губу. Осмелится ли он задавать вопросы судье Пурлею после перекрестного допроса Мейсона или решит подождать, пока он сможет переговорить с муниципальным судьей с глазу на глаз?

И в момент неуверенности, в момент, когда внимание всех присутствующих в зале суда было сконцентрировано на нем, Клод Драмм колебался слишком долго.

Внимание толпы переключилось.

Мейсон, опустившийся на стул и спокойно наблюдавший за морем лиц, заметил, как именно оно переключилось, и то же самое уловил судья Маркхэм, ветеран сотен судебных процессов, знающий, как ведет себя зритель.

И одним движением, словно приведенные в действие какой-то невидимой психической командой, глаза присяжных и зрителей переключились с Клода Драмма и остановились на полном отчаяния лице Артура Кринстона.

Это был молчаливый вердикт зала суда, вердикт, освобождающий от подозрения двух обвиняемых и перекладывающий вину в убийстве Эдварда Нортона в равной степени на Артура Кринстона и его сообщника.

Глава 26

Перри Мейсон сидел у себя в кабинете. Свет из окна освещал его суровые, мужественные и сильные черты лица. Он казался старше своих лет.

Фрэнсис Челейн устроилась в большом черном кожаном кресле. Она опять водила пальцем по шершавой поверхности кожи. Ее темные глаза были полны эмоций.

Роберт Глиасон стоял, прислонившись к книжному шкафу. Он молчал, но на лице читалось желание высказать очень многое, просто он был не в состоянии найти средства выразить все, что у него на душе.

Сквозь открытые окна с улицы доносились голоса разносчиков газет, которые предлагали внеплановый выпуск «Стар».

Мейсон расправил на столе еще влажную газету, недавно снятую с пресса.

– Журналисты сработали очень быстро. Неверс постарался. Вы еще не успели добраться из зала суда до моего офиса, а газеты уже продавались на улице. Неверс догадался о том, что произошло на самом деле. Текст фактически был набран. Оставалось только кратко пересказать показания судьи Пурлея и добавить заголовки.

В верхней части первой страницы жирным крупным шрифтом было напечатано:

«Дело по обвинению Фрэнсис Челейн и Роберта Глиасона в убийстве Эдварда Нортона закрыто».

– Выдающейся была не работа журналиста, мистер Мейсон, – сказала Фрэнсис, – а ваш замечательный анализ событий и те шаги, что вы предприняли, чтобы убедить судью Пурлея. Я наблюдала за ним, когда он в первый раз давал показания. Я видела, с какими проблемами вам приходилось сталкиваться.