Дело о продаже Петербурга

«Не дождетесь!» — Алексей катался по подвалу, надеясь найти хоть забытую здесь косу, хоть какой-нибудь более-менее острый предмет, коих предостаточно должно валяться среди прочего хлама. Однако подвал был пуст, за исключением пары бочек, об которые Нертов ударился в темноте.

Только бочки, бетонный пол и катающийся по нему связанный человек!

«Бочки! Там же железные ободы!» — Алексей извернулся и ударил по одной из них связанными ногами. Бочка качнулась, но устояла. Тогда Нертов, перевернувшись на спину, повторил свою попытку, стараясь попасть ближе к верхнему краю. Бочка качнулась сильнее, и пленник услышал, как что-то звонко упало на пол.

Извиваясь, словно уж, Алексей подкатился к бочке с другой стороны и чуть не вскрикнул от пронзившей его боли: осколок разбившейся бутылки, легко прорезав легкую одежду, глубоко впился в плечо. Другой осколок бритвой полоснул по лицу, отчего засаднило бровь, а левый глаз стало заливать чем-то липким. Но это была не просто боль, а надежда на возможное избавление! Не обращая внимания на порезы от стекол, на которые натыкался в темноте, Нертову удалось прихватить пальцами связанных сзади рук один из осколков. Затем пленник начал перерезать путы, стягивающие запястья. Дым уже начал щипать глаза и нос, плотно стянутая веревка мешала быстро от нее избавиться, но Алексей был уверен, что непременно сумеет это сделать. И действительно, вскоре руки оказались свободными. Еще быстрее удалось перерезать веревку на ногах, хотя это и стоило двух очередных порезов.

Нертов вскочил, сорвав со рта мешающий дышать скотч, и, спотыкаясь в темноте, удерживаясь, чтобы не облизать саднящие губы, нащупал ступени лестницы, ведущей к люку, закрывавшему вход в подвал. Тогда пленник поднялся на несколько ступенек и попытался откинуть крышку люка. Но это сделать не удалось — юрист перед уходом киллера слышал, как тот двигал наверху что-то тяжелое — наверное, поставил на крышку люка груз, вроде сундука. А дым все больше щипал глаза, принуждая расстаться с надеждой на избавление…

* * *

Словоохотливая соседка, налив чашку чая емкостью, наверное, в полчайника, с удовольствием продолжила свое повествование, попутно говоря о всяких жизненных неурядицах.

— Я как чувствовала, что-то будет, — доверительно шепелявила старушка. — Вот на днях Яковом Львовичем шибко интересовался один из «органов». А после его ухода квартира-то и полыхнула. М-да… А нынешние-то гости, — тут старушка грустно вздохнула. — Толик мой, племянник горемычный, кажись, видел этих нехристей…

Федоров тут же уцепился за этот вздох и «горемычного племянника», с грехом пополам вытянув из бабули, что ее Толик очень болеет. Что касалось начала болезни — здесь оперативнику все было ясно: племянник — обыкновенный алкаш, гопничал возле ближайших ларьков. А вот, как говорится, течение «заболевания» сотруднику уголовного розыска понравилось гораздо меньше. Поэтому, слушая словоохотливую старушку, он все пристальнее поглядывал в угол кухни, где стояли мусорное ведро и пустые бутылки из-под «колы» и пива.

Перехватив взгляд Федорова, бабуля, еще раз вздохнув, сообщила, что это она вынуждена собирать и сдавать бутылки, так как пенсии ни на что не хватает. Но в этом-то оперативник как раз и не сомневался. Естественно, если живешь в одной квартире с наркоманом, то на прокорм обоих не хватит не только пенсии. А что Толик превратился из обычного алкаша в наркошу, сомнений почти не вызывало: из мусорного ведра высовывались одноразовый шприц и пустая бутылка из-под уксуса. К тому же полное отсутствие тары из-под какой-нибудь паленой водки, но в то же время наличие «неоприходованной» стеклопосуды, сдав которую, любой уважающий себя алкаш купил бы хоть бутылку «красной шапочки», хоть настойку овса, тоже давало пищу для размышлений.

На всякий случай оперативник мимоходом поинтересовался здоровьем гостеприимной хозяйки. Выслушав в ответ длиннющий монолог с перечислением болезней всех старушек из этого дома, Федоров понял главное: уколов бабушке никто не назначал. А вот племянничек начал последнее время (а может, и не последнее) «лечиться» от своей болезни. И именно уколами. Во всяком случае, он сам об этом говорит тетушке, готовя на кухне очередную порцию довольно вонючего «лекарства».

Впрочем, состояние здоровья Толика было интересно сейчас гораздо меньше, чем он сам: по словам бабули выходило, что ее племянник заходил домой именно в тот момент, когда из квартиры Бернштейна удалялись «неприятные гости». А следовательно, не исключено, что Толик мог назвать их приметы более толково, чем тетушка. «Если, конечно, не “наширялся” перед тем», — размышлял Федоров.

* * *

— Нам пора туда.

— На суд?

— Суд уже был, — нахмурился «Главбух». — На опознание.

Из автобуса вышел парень в маске и вытащил за собой парнишку лет пятнадцати. У того руки были в наручниках, а на глазах — повязка, такая мощная, будто глаза забинтовали.