Дело о пропавшем талисмане

— Держитесь, я сейчас!.. — крикнул он, но тут силы изменили мне, я, отчаянно цепляясь ногтями за черепицу, покатилась вниз и рухнула с огромной высоты прямо в сугроб, наметенный старым слугой.

Снег смягчил удар, но не настолько, чтобы я прекрасно себя чувствовала. А чувствовала я себя, прямо скажем, отвратительно! Сердце колотилось, готовое выпрыгнуть из груди. Все тело болело, словно меня долго хлестали вожжами. И хорошо, что соображала хоть что-то, ведь пока летела, прощалась с жизнью. Врагу не пожелаю такого удовольствия!

— Барыня, где вы? Не убились? Отзовитесь, я вас не слышу, — я не могла ответить, так как лежала в глубокой яме, пробитой падением с высоты.

Рядом со мной зашевелился наст, уплотненный моим падением, и в образовавшейся трещине я увидела сначала толстую рукавицу, а потом и испуганное лицо Тимофея.

— Слава тебе, Господи! — выдохнул он. — Жива. Ушибли что? Болит? Сейчас, сейчас…

— Ох, — застонала я от непритворной боли, снова в который раз мысленно поблагодарив толстую суконную юбку, из которой только шинели шить, — болит… Все болит… Умираю…

— Не двигайтесь, барыня, я сейчас с подмогой вернусь. Подождите чуток.

Тимофей повернулся и пропал, а я осталась ждать, ежась от неприятного ощущения: холодная струйка растаявшего снега лилась мне за воротник.

Спустя несколько томительных минут я услышала глухой шум, треск и приглушенные снеговой стеной голоса.

В проломе показалась голова Карпухина. Рядом пыхтел, разгребая снег, Пурикордов.

— Голубушка, Полина, как это вас угораздило? — с беспокойством в голосе спросил скрипач, ощупывая мне руки и ноги.

— Не знаю, — простонала я и закрыла глаза. — Ничего не помню…

— Давайте ее осторожно вытащим, — услышала я голос Карпухина и решила: пусть они все делают, у меня и так болит каждая косточка. Не хочу даже пальцем пошевелить. И поэтому спокойно закрыла глаза и предоставила спасавшим меня полную свободу действий.

Меня очень аккуратно извлекли из снежной ямы и понесли на второй этаж. Там уже ждали Елена Глебовна и Ольга. Они сняли с меня тяжелую намокшую одежду, высушили волосы и уложили в постель. Уже лежа под стеганым одеялом, я про себя благодарила судьбу за то, что мне пришла в голову мысль забросить находку на балкон.

И тут, не успела я обрадоваться своему здравомыслию, как Ольга подошла к балконной двери и отдернула шторы.

— Не надо! — подскочила я на постели.

— Что не надо, Полина? — удивилась она.

— Не надо открывать занавеси. И двери тоже. У меня глаза от света болят. Холодно и знобит.

— Ей нужно горячего чая напиться, — на мое счастье догадалась Косарева. — С липовым медом. Сейчас принесу.

Она вышла, а Ольга осталась подле меня. Нужно было как-то избавиться от нее.

— Оленька, милая, — сказала я просительно, вложив в голос как можно больше убедительности, — мне так скучно. Не могли бы вы принести мне какую-нибудь книгу из библиотеки вашего батюшки? Не хочется никуда выходить, и я думаю провести денек в постели. Но без книжки остается только спать.

— Но как я оставлю вас одну? Вам же плохо…

— Не волнуйтесь, мне хорошо. Я подожду.

Ольга вышла из комнаты, а я, в мгновение ока, откинув одеяло, кинулась на балкон, схватила коробку и сунула ее в свой саквояж. Потом легла, укрылась и вовремя: в дверь постучали, и в комнату вошел Карпухин.

— Полина, позвольте войти? Я пришел узнать, как вы себя чувствуете?

— Мне уже хорошо, спасибо! — ответила я, натягивая на себя одеяло. Зуб на зуб не попадал. После прогулки босиком по снежному балкону меня немного знобило.

Появилась Елена Глебовна с подносом. Кроме чая, она принесла чашку бульона, котлету величиной с лапоть, украшенную фестоном, и несколько сухариков.

— Принесла вам поесть, моя дорогая! Чудная котлетка-деволяй со шкваркой внутри! Попробуйте, сразу сил прибавится, — весело сказала она. — А у нас новости. Крестьяне пришли — пробились, наконец, сквозь сугробы. Аристарх Егорович за полицией послал, скоро прибудут. Ой, а что это на полу за мокрые пятна? Откуда лужи?

Я внутренне сжалась, а потом ответила, придав лицу как можно более беспечное выражение:

— Мне стало жарко, и я вышла на балкон обтереть лицо снегом.

— Вы с ума сошли! — всплеснула она руками. — Разве ж так можно? Это верный путь к горячке. Дайте, я вам лоб пощупаю. Нет, вроде все в порядке. В рубашке родились, душенька Аполлинария Лазаревна, из такой передряги выйти целой и невредимой, шутка ли сказать. Ангел-хранитель у вас замечательный!

— Так что вас потянуло на крышу, Полина? — спросил меня Карпухин, ничуть не смутившись назвать меня по имени перед Еленой Глебовной.

И тут меня осенило! Глядя прямо в глаза настырному молодому человеку, я произнесла стесняющимся тоном:

— Я лунатичка…

— Не может быть! Как это могло произойти! — изумился он. — Вы же оказались на крыше при ярком свете, солнечным днем!

— Верно, — кивнула я. — У меня редкий случай. Я страдаю приступами лунатизма в ясный солнечный день, когда все покрыто снегом. Снег отражает свет и усиливает болезнь.

— Болезная, — пожалела меня Косарева, ничуть не усомнившись в моих словах.