Дело о рубинах царицы Савской

Итальянца привели в чувство, он ошарашено смотрел по сторонам, не понимая, как среди эфиопов оказались белые европейцы, которые с ними заодно.

Итальянца увели для допроса. Второй, бывший в корзине, разбился насмерть. Страшная смерть.

Мы занялись лошадьми. Сапаров седлал их, Григорий проверял сбрую. За этим занятием я и не заметила, как к нам подошел Астер Тункара и спросил Аршинова:

— Сколько вас человек?

— Все здесь, — ответил Аршинов. — Семеро мужчин и две женщины.

— Не отбивался ли от вас кто-то еще?

— Нет. Мы держимся вместе. А что случилось?

— Итальянец утверждает, что видел сверху всадника. И судя по одежде на вас, тот тоже был русским, у него похожие сапоги, — Тункара показал на сапоги казака.

— Как он увидел сапоги? — спросила я.

— В подзорную трубу.

— И где этот человек? — спросил Нестеров.

— Как только он заметил воздушный шар, тут же пришпорил коня и скрылся в ущелье.

— Его нужно найти! — заявил Аршинов. — Может, это, действительно, человек из нашей колонии, спешит к нам, чтобы сообщить что-то важное.

— Тогда почему он прячется?

— Не от нас же, — возразил Аршинов. — Кто знает, что у него на уме?

Но тут раздался взрыв совсем неподалеку от нас.

— Полина, Груша, в укрытие! За мной, друзья! — закричал Аршинов, вскочил на коня и поскакал на арену боевых действий, которой служила большая песчаная поляна позади монастыря. Наши мужчины устремились за ним. Со мной остался только Нестеров.

Вскоре стали прибывать раненые. Мы работали, невзирая на грохот вокруг, крики и стоны: перевязывали, чистили, промывали раны, но, к сожалению, ощущалась нехватка всего. Нам помогали монахи, но и от них было скорее психологическое подспорье.

Так продолжалось до заката. Урвав минутку, я выбегала за монастырские ворота, чтобы посмотреть, не возвращаются ли наши, но в огромном поле, все в дымке от снарядов, ничего нельзя было разобрать, оставалось только надеяться на Господа.

Сердце мое было неспокойно, уже реже стали гулкие взрывы от ударов снарядов, уже длинные тени поползли по монастырскому плиточному двору, а мои соотечественники все не возвращались.

Вдруг в воротах появился Малькамо на взмыленной лошади. Весь в саже, рукав холщевой рубашки оторван:

— Полин, где месье доктор? Аршинов ранен!

Как назло, Нестеров был внутри монастыря, вместе с монахами переносил и устраивал раненых. Не было времени его дожидаться.

— Вот его саквояж! — я схватила кожаный саквояж Арсения Михайловича. — Возьми меня к нему!

Малькамо легко подхватил меня, усадил на лошадь и мы помчались по полю, усеянному неподвижными и стонущими телами.

Сильный толчок остановил лошадь, словно она наткнулась на непреодолимую преграду. Передние ноги ее подкосились, она стала заваливаться набок, раненая в шею, а мы с Малькамо кубарем скатились с нее.

Ах, как больно я ушиблась! От удара даже дыхание перехватило. Единственное, что успокаивало, я крепко прижимала к себе саквояж Нестерова. Если бы он пропал, Арсений Михайлович очень бы расстроился.

Малькамо досталось больше. Ведь слетев с лошади я упала на него, чем смягчила удар, который и так был не слаб, а он потерял сознание.

Я принялась его тормошить и упустила момент: к нам подбежали четыре башибузука, скрутили и потащили с собой. Всю дорогу я волновалась, не случилось ли у юноши сотрясения мозга, ведь его так сильно трясли и подталкивали тычками в спину и шею.

Мы шли довольно долго. Вечерело. Последние шаги оказались особенно трудны — дорога вела в гору.

На небольшом плато был разбит ярко-красный шатер, видный издалека. Вокруг охрана из эфиопов. Повсюду командовали итальянские офицеры. На нас они смотрели с любопытством, некоторые даже приветствовали, но башибузуки не останавливались. С упорством ослов, бегущих за морковкой, они тащили нас к цели — в ставку командира армии.

Внутри шатра было душно, чадили масляные факелы, освещавшие неровным светом сидящих за походным плетеным столом офицеров. В центре сидел полный итальянец в опереточном мундире, увешанный галунами и звездами. Рядом — два эфиопа в высоких тюрбанах. Позади стояли стражники со свирепым выражением лиц — только зубы и белки глаз блестели в наступающем сумраке.

Толстый офицер что-то спросил по-итальянски.

— Я говорю по-французски и по-русски, — ответила я.

— Русская? — удивился он.

— Да, — кивнула я, стараясь придать себе гордый и неустрашимый вид, — дворянка, по фамилии Авилова.

— Очень приятно иметь таких очаровательных врагов, — он встал и подошел ко мне. Ростом толстяк доходил мне до плеча. — Я вам не враг, прелестная синьорита Авилова, просто мне хочется узнать, как вы оказались на поле боя?

У толстяка замаслились глаза. Он смотрел на меня, как жирный кот на крынку со сметаной. Скорее всего, генерал много месяцев не видел белых женщин, даже таких замарашек, как я: после падения с коня платье было разорвано и в пыли, волосы спутаны. Что ж, надо обратить его чувства на пользу себе. Я повела плечом и улыбнулась с возможным обаянием, на которое была способна.

— Синьора, с вашего позволения. Я вдова. Хотела бы иметь представление, с кем имею честь?