Дело о рубинах царицы Савской

— А если… а если я предложу тебе стать моей женой?! — запальчиво выкрикнул он. — Ты согласишься.

Отстранив от себя его руки, я произнесла:

— Ну, что ты, мой хороший? Какая из меня абиссинская жена? Я инджеру готовить не могу, да и шамму не ношу.

— Научиться готовить инджеру дело нехитрое, да и шамма тебе к лицу. А вот то, что ты отказываешься… Был бы я негусом — не отказалась бы, — его лицо помрачнело. — Да и цвет кожи у меня неподходящий.

— Прекрати, какая разница, ты негус или нет? Для меня твое предложение словно с неба упало. Я не могу так сразу решиться на изменение своей жизни.

Малькамо отошел на шаг:

— Смотри, наш катамаран возвращается, — произнес он ничего не выражающим голосом.

— И действительно, возвращается! Побежали им навстречу! — я была рада закончить этот тягостный для себя разговор.

* * *

Катамаран оказался выше всяких похвал. Он не тонул, его не перекашивало, узлы держались крепко. Мои товарищи наловили кучу рыбы, Агриппина с помощниками почистила ее, испекла в углях и мы славно поужинали. Аршинов назначил на утро сплав по Голубому Нилу.

В эту ночь мне не спалось. Я лежала и смотрела на звезды величиной с кулак. В голове неотвязно бились мысли: "Боже мой, зачем я здесь? Куда я стремлюсь? Чего хочу достигнуть?" Ведь это неверно, что я отправилась в путешествие только из-за тетушкиного наследства. Я хотела прожить жизнью своего покойного мужа, побывать в местах, где был он, почувствовать то, что чувствовал он, и даже, как ревностная христианка, перенести те тяготы, которые перенес он. Кроме того, я делаю благое дело: помогаю колонии выжить. Но почему в душе такая тоска? Почему все вокруг стало ненужным и досадным? Потому что юноша с шоколадным цветом кожи признался мне в любви?

В том-то и дело, что не признался. Предложил стать женой, но не сказал, что любит. Жена — суть явление династическое, родоплеменное, предмет гордости и вещь в хозяйстве. А я не вещь! Я жажду любви!

Аполлинария, не смеши сама себя! Чьей ты жаждешь любви? Человека, чей образ мыслей и жизненный уклад весьма далек от твоего? Который никогда не говорил по-русски, не катался на санках, и не говел перед Пасхой. Да разве это важно? Важно, еще как важно! А если он приедет ко мне в N-ск? Мне безразлично, что будет говорить Елизавета Павловна, наша губернская "княгиня Марья Алексевна". Мне важно то, что будет чувствовать он, Малькамо. А вдруг ему не понравится у меня? Хотя почему его должна удивить и оттолкнуть российская действительность? Учился же он во французском монастыре, значит, видел снег. Хотя какой у них там во Франции снег? Вот у нас в N-ске…

Опять я перескакиваю в мечтах с того, что никогда не было на то, что никогда не будет. Кто звал Малькамо в Россию? Наоборот, это он хотел, чтобы я осталась в Абиссинии. А что я буду здесь делать? Бороться рядом с ним за власть? Сидеть в гареме старшей женой? Я же умру от горя и уязвленного самолюбия. Нет, это не для меня.

И все же, какие у него бездонные глаза. Словно два черных омута. И ресницы загибаются, как у девушки. А в глазах отражаются звезды… Звезды… Величиной с кулак…

И я заснула.

* * *

С рассветом стали собираться в дорогу. Для нас с Грушей в деревне купили два плетеных стула и закрепили их на плоту. Кроме того, везде, где можно, были привязаны крепкие сыромятные ремни, вожжи и части подпруги. Это было сделано для того, чтобы в опасные моменты можно было хвататься за них.

Аршинов оставил лошадей в деревне, заплатив несколько быров, и строго-настрого приказал заботиться о них и не продавать, мы еще вернемся. Его уверенность в том внушала надежду.

Около сотни абиссинцев в белых шамма пришли посмотреть на наше отплытие. Некоторые из них помогали грузить на плот пожитки, вокруг бегали малыши, у Агриппины уже не было сил их отгонять — она намаялась, увязывая поклажу. Поэтому она только сидела на большом тюке и обмахивалась платком. Несмотря на утреннюю прохладу ей было жарко.

Наконец, все было уложено, последние вещи крепко привязаны, мы взошли на катамаран и Григорий с Георгием оттолкнулись от дна шестами. Автоном стоял на краю и торжественно крестил абиссинцев, молча смотрящих на нас с берега. Началось наше путешествие по Голубому Нилу, на местном наречии — Аббай.

Поначалу вода была зеленой, тяжелой, но к моменту выхода из устья, она покрылась пенными барашками и заметно посветлела.

Плот несло по течению, иногда чувствительно потряхивая. Мимо проплывали заросли тростника, из которых плетут не только лодки, но и циновки, мебель, им покрывают крыши хижин. Из тростника вспархивали ибисы, пеликаны ныряли за рыбой, а на островках нежились бегемоты. Всем им не было до нас никакого дела. Нестеров распаковал фотографическую камеру, чтобы запечатлеть эту красоты. Интересно, получатся ли у него снимки, ведь мы так быстро движемся. Я с интересом наблюдала за его манипуляциями. Вернусь в N-ск, обязательно куплю себе такую же, как бы смешно это не выглядело в глазах окружающих.