Дело о рубинах царицы Савской

— Бедный он. А у братца Савелия Христофоровича только деньги на уме. Вот поэтому и не даст. Для него любой жених беден, так и помру в девках! Ведь сватались за меня в Супонево и владелец извоза, и печник, а ему все мало было. Сирота я, только братец с женой мне родственники. Я так молилась, так молилась, что даже в монастырь уйти хотела.

— Как в монастырь? Неужели тебе свет не мил?

— Будет он мил с таким братцем! А монастырь у нас хороший, старинный… Мужской, правда, но, неподалеку и женский есть. Наш на Свиньиной речке стоит, что в Десну впадает. Ах, барыня, какая же у нас красота! Не то, что здесь — песок да камни: низкий заливной луг, куда мы коров выгоняли, купы верб. А уж дубы могучие — трое не обхватят!

— Да, красиво… — задумалась я. Как все же я далека от милого N-ска, своего отца, Александровского парка и кондитерской с трюфелями и монпансье. И почему это мне в голову лезут всякие глупости?

— У нас много чего интересного есть, — голос Агриппины вывел меня из задумчивости. — Домик Петра Великого есть. И там все сохранено в целости и сохранности, как при царе. Я знаю, потому что братец туда на работы нанимался, а я ему еду носила. И портрет эфиопа на стенке видела.

— Какого эфиопа?

— Не знаю. Мальчик такой, на нашего Али похож. В красной шапочке. С него-то все и началось.

— Расскажи, все равно не спится.

— Братец мой, Савелий Христофорович, только женился. Жена его, Мария, из богатой купеческой семьи была. И когда пришла к нам жить, то поначалу нос морщила, мол, у маменьки с папенькой с золотого блюда едала, да на пуховой перине почивала. Да вранье это все. Хоть и богатая семья была, да дюжина детей, из которых одиннадцать девок. И как всех замуж отдать? Рады были, что избавились.

Денег в семье не хватало. Савелий работал, как двужильный, я по дому матери помогала, а Мария ничего не делала — только семечки лузгала. Она из младших дочек, предпоследняя, так ничему не обученная, сестры все за нее работали. Родители наши даже советовали братцу поучить жену, но он любил ее, отказывался выпороть.

Было у нас шесть лет назад великое празднество. Нашему Новопечерскому монастырю исполнялось шестьсот лет. Ах, как было благолепно! Сам архиепископ служил. А уж богомольцев — видимо-невидимо: и из самого Брянска пришли, из Бежиц и Мальцева.

Сначала, как полагалось, совершили малую вечерню, а потом начался благовест к всенощному бдению. А уж когда вышел владыка Симеон, да настоятель обители Авраамий, так такое блаженство меня охватило. Стою и плачу от умиления. Пою вместе со всеми: "Пресвятая Богородице, спаси нас!" Ну и, конечно, крестный ход с хоругвями, запрестольными иконами и свечами. Ничего краше не видывала.

А потом с чудотворной иконой Свенской Богоматери крестный ход отправился в домик Петра Великого. Туда архимандрит Авраамий внес чудотворную икону и начался молебен с водосвятием. Везде окропили святой водой, и диакон пропел вечную память государю Петру. Вот такое было молебствие при всеобщем коленопреклонении, — Агриппина не переставала креститься.

— И что потом? — спросила я.

— А потом я увидела трех монахов: двое помоложе, рыжий да толстый, а третий черен лицом и стар. Они разговаривали, и монахи называли его братом Василием. Говорили они на непонятном языке, высоком и переливистом. Это только здесь я поняла, что так говорят эфиопы. Но почему русские монахи на нем говорят — это мне было невдомек. Черный монах потом долго стоял один перед портретом мальчика в домике государя. Я полы мыла и видела — он плакал.

— Это был портрет арапа Петра Великого, Агриппина, — сказала я тихо, — Абрама Ганнибала.

— Да? — удивилась она. — Вот не знала.

— А Пушкина Александра Сергеевича ты знаешь?

— Кто ж его не знает? Грамотные мы, — и продекламировала: — Зима!.. Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь; его лошадка, снег почуя, плетется рысью как-нибудь… Как про нас написано. Душевно.

— Молодец! А знаешь ли ты, что на том портрете был изображен прадед великого поэта — Абрам Петрович Ганнибал, крестник Петра Великого? Замечательный был человек, учился артиллерии и фортификации.

— Ох, барыня, ученая вы! И откуда вам все это известно?

— Читать люблю. Вот из книжек и узнала.

— Читать бабам вредно. У них от этого глаза портятся, и морщины на лбу появляются. Мужчина он чуть что — очки наденет. А бабе очки, как петуху передник, смех один!

Отсмеявшись, я спросила:

— Ну, а как в экспедиции ваша семья очутилась?