Дело о смерти и меде

Как странно теперь смотреть на свои руки и видеть не то, чем они стали, а то какими ни были в молодости: с не опухшими костяшками, покрытые черными короткими волосами, с не такими белесыми ладонями.

Этот зыбкий путь, в своей неочевидности решения оказался не по зубам многим предшественникам. Первый Император Китая, три тысячи лет назад, погиб сам и чуть не погубил всю страну, гонясь за этой неуловимой птицей. А что же я? Потратил на всё чуть больше двадцати лет!?

Откуда мне знать, нужное ли открытие я сделал или нет. (Думаю, и так и так, оказавшись на «пенсии» без дела, я бы сошел с ума). Майкрофт подкинул мне проблему. Я вложил силы. Я отыскал решение. Неизбегаемая цепочка.

Расскажу ли я об этом всему миру? Нет, естественно.

Как бы то ни было, у меня осталось прекрасного густого коричневого меда еще половина горшочка. Вот что есть в моей сумке, что способно затмить собой ценность национального единства. (У меня было искушение написать «цену всего чая в Китае», видимо потому что часто в последнее время задумывался о средствах к существованию, — однако я испугался, что даже Ватсон забракует эти слова, увидев в них клише).

Кстати о Ватсоне…

Я поставил перед собой всего одну задачу. Довольно простенькую и легкую: добраться до Шанхая и сесть на пароход до Саутгемптона. Боже мой, через пол-мира!

Как только доберусь до Англии, первым делом отыщу Ватсона. Думаю, он будет жив еще; в этом есть нечто иррациональное и нелогичное, если его переход по ту сторону завесы в мое отсутствие, прошел бы незаметно для меня.

Куплю театральный грим и, чтобы не испугать его, загримируюсь под старика. Приглашу его выпить со мною чаю.

Уже знаю, что подам на стол. Тосты, масло и мой коричневый мед.

***

В деревне рассказывали, что какой-то чужеземец покинул эти края, направляясь на восток, однако все они уверяли Старика Гао, что это был не его жилец, кому он сдавал свою хижину. Этот варвар был молод и горд, его длинные темные волосы были густы и развевались на ветру. Разве можно было спутать его со стариком, появившимся здесь весной? Хотя нашелся один свидетель, подтвердивший, что у варвара была за плечами та же громоздкая, похожая на ящик, сумка.

Старик Гао прочесал все склоны холма, нисколечки не веря в то, что он собирался отыскать.

Незнакомец исчез. И его сумка вместе с ним.

Недалеко от своей хижины Старик Гао обнаружил пепелище. Несомненно, здесь провел свои последние минуты незнакомец. Тут были в основном бумаги, среди которых по не обуглившемуся уголку Старик узнал листок с рисунком его пчелы. Многое из рукописей незнакомцев не прогорело полностью, хотя какое это имело значение для старого пасечника, которому варварский почерк казался бессмысленной чиркотнёй. Старик Гао заключил, что бумаги были сожжены в последнюю очередь, потому что, раскидав невесомый пепел по сторонам, он обнаружил крупные древесные угли, которые до сжигания были тем самым ульем, который незнакомец брал в аренду. Жестяной поддон, со сверкающими каплями пережженого сахара, был так же обуглен.

Как объяснял сам незнакомец, разные цвета для сахарных кусочков, он придумал сам, чтобы различать их по концентрации настойки, которой они были политы. Для чего это было сделано, Гао не понял тогда, и не понимал сейчас.

Подобно сыщику, старик обыскал хижину, надеясь найти хоть какие-то подсказки, прояснившие бы ему и род деятельности незнакомца и то, куда он мог отправиться. Под подушкой он обнаружил еще четыре серебряные монеты (два юаня и два песо), но не раздумывая, отбросил их в сторону.

В другой стороне от хижины он обнаружил крупный ком отработанной восковой пульпы, покрытой остатками сладкой и липкой жидкости, которую жадно сосали последние запоздалые пчелы. Старик Гао долго разглядывал его и, наконец, решился.

Он собрал всё до последнего кусочка, сложил на кусок ткани, не плотно обернул со всех углов, и положив в горшок, не сильно превышавший сверток по объему, залил водой. Потом он разжег жаровню, поставил горшок на плиту, и снял, прежде чем вода закипела. Спустя какое-то время воск поднялся на поверхность, освободив всё, что он раньше скреплял: и мертвых пчел, и грязь, и пыльцу и прополис, — всё это было теперь внутри набухшей ткани.

Старик Гао подождал, пока горшок остынет. Он вышел наружу, вздохнул свежего прохладного вечернего воздуха и взглянул на луну, которая маленькой практически круглой, как монета, висела невысоко над горизонтом.

Разные мысли роились в его голове. Он пытался предположить, сколько жителей деревни знали, что его сын умер еще в грудном возрасте. Он пытался зацепиться за образ своей жены, мелькавшим перед глазами, и жалел, что у него не осталось ни портрета, ни даже её фотографии. Он пытался окинуть взглядом всю землю и попробовать отыскать место, где он смог бы полностью себя реализовать, — так как он сделал, ухаживая за пчелами, — и не находил. Видимо такого места не было; ведь никто кроме него, так не был сведущ в их темпераменте, таком же черном, как их окраска.