Дело о старинном портрете

— Мадемуазель Мерсо, — ответил, отступая, выжига, — не заставляйте меня отвечать вам цитатой из древнего анекдота: «Ведь когда-то эти холсты были чистыми». Вы сами понимаете, что картины вашего друга не стоят ни гроша, и упираетесь только из понятного мне чувства скорби и противоречия. Я предлагаю сделку. Вам сейчас нужны деньги на похороны. Я даю их вам. Более того, я полагаюсь на вашу порядочность, поскольку не знаю, как вы распорядитесь моими деньгами, ведь юридически вы никто — не жена мсье Протасова, не сестра. Даже не дальняя родственница. А вдруг вы сбежите и его похоронят в общественной могиле в Сен-Мерри на кладбище для бедных? Или еще хуже — в катакомбах? Что тогда? Плакали мои денежки?

— Подите прочь! — Сесиль набросилась на Кервадека и стала выталкивать его из комнаты. Доминик схватил ее за локти и с трудом оттащил от торговца.

— Благодарю вас, мсье Кервадек, — сказала я как можно холодней, — мы не нуждаемся в ваших услугах, поэтому отказываемся от столь великодушного предложения. У меня достаточно денег, чтобы устроить подобающие похороны. Мсье Протасов будет похоронен как полагается, по православному обряду. А с картинами мы разберемся без вашей помощи. Так как мсье Протасов не оставил завещания, в чем я пока не уверена, то все его имущество принадлежит прямым наследникам — родителям, поэтому мы не вправе распоряжаться его картинами. Они будут запакованы и отправлены в Россию.

— Не смею возражать, мадам Авилова. — Кервадек поклонился и направился к двери, но на пороге обернулся: — И все же если вдруг в ближайшие дни вы измените свое мнение, мадемуазель Мерсо и мсье Плювинье знают, где меня найти.

Он с достоинством надел котелок и взялся за ручку двери.

— Постойте! — окликнула я его. — Вы сказали, что продали две картины Андре. У вас остались еще?

— Приходите ко мне в галерею, поговорим. Счастливо оставаться!

Кервадек поклонился еще раз и вышел из мансарды.

— Ненавижу! — крикнула Сесиль и залилась слезами. — Это же паук! Ростовщик! Точно такой же, как тот тип, что засадил меня в тюрьму! Они даже похожи!

— Не надо, дорогая, — обнял ее за плечи Доминик. — Никакой он не паук, просто деловой человек, коммерсант, почуявший для себя выгодную сделку.

— Я помню, как он кривился, когда Андре носил ему картины, — всхлипывала Сесиль. — И если брал одну-две, то будто одолжение делал, а платил столько, что на краски едва хватало. И сейчас он строит из себя благодетеля! Чудовище!

— Надо будет зайти в эту галерею, — сказала я. — Не хочу оставлять ему картины Андрея. Выкуплю, чего бы мне это ни стоило.

— Вот увидишь, Полин, он сдерет с тебя втридорога! — предупредил репортер. — Так что будь благоразумна.

Документы я нашла в шкафчике, рядом с пыльной папкой, и облегченно вздохнула. Пока Сесиль и Доминик складывали картины и перевязывали их толстым шпагатом, я внимательно просмотрела бумаги и, убедившись, что все в порядке, положила паспорт Протасова в сумочку. Потом раскрыла выгоревшую папку. В ней лежали рисунки. Я не поверила своим глазам, увидев на них кривые улочки N-ска, пруд в Александровском парке, здание губернской управы. Интересно, Андрей рисовал это с натуры, или здесь, в Париже, его замучила ностальгия и он вспоминал родные места? Потом я обнаружила парижские виды, наброски лиц, карикатуры… У Андрея действительно был талант рисовальщика, но вместо того чтобы развивать его, он занимался какой-то мазней, по его словам — поисками нового направления в живописи.

— Пойдемте, господа, — сказала я. — Мне надо еще в уголовную полицию, на Кэ дез Орфевр, получить разрешение на захоронение. А эту папку я возьму с собой, тут русские рисунки Андре — посмотрю на досуге.

Сесиль и Доминик прислонили упакованные картины к стене, и мы вышли из студии, чтобы спустя некоторое время вернуться с грузчиками — надо было забрать вещи, а комнату сдать консьержке.

Придя к себе, я раскрыла папку и принялась внимательно рассматривать рисунки. Особого хронологического порядка не нашла, на рисунках отсутствовали даты, но четко выделялись «русский» и «парижский» периоды. Тогда я решила разложить рисунки по темам. Пейзажи N-ска и окрестностей легли в одну стопку, виды парижских улиц — в другую. В третью я сложила наброски людей. С портретов на меня смотрели парижане и парижанки: завсегдатаи кабачков, художники, лоретки, гамены и клошары.

У Андрея была точная рука. Несмотря на то, что ему не нравилось учиться в школе мэтра Кормона, он достиг больших успехов — это было видно невооруженным глазом. Андрей умел добиваться поразительного сходства. Лица выглядели карикатурными, черты выпячивались, но оставались вполне узнаваемыми. Я задержала внимание на портрете Тулуз-Лотрека, карлика, сидевшего на коленях гиганта, потом долго рассматривала мрачного худощавого Улисса, одетого во все черное, а эскизы головки прелестной Сесиль, не глядя, отложила в сторону, чтобы потом понять, что в ней так привлекло Андрея.