Дело Рихарда Зорге

4-е Управление уже завербовало множество членов Германской компартии после срыва планов вооруженного восстания в Германии в 1923 году и доставило их в Россию для обучения и соответствующей подготовки. После решения Центра перенести главное усилие информационных, разведывательных и пропагандистских служб с Европы на Дальний Восток, во главе многих советских миссий и шпионских групп встали или вошли в их состав именно люди, завербованные в Германии и первоначально готовившиеся для подобной работы в Западной Европе. Пути Зорге и многих из них пересеклись в Китае, где он вспомнил их как знакомых «еще по германским дням».

Перенос внимания советского руководства с Западной Европы на Дальний Восток представлял собой не что иное, как рискованное предприятие с целью изменить баланс сил в мире в свою пользу. Успешная революция в Китае, распространившаяся по всей Азии, разрушила бы превосходство западных капиталистических держав в Европе путем уничтожения их колониальных владений, что, в свою очередь, создало бы угрозу и экономике Соединенных Штатов.

Новое задание Зорге было лишь эпизодом в этой крупномасштабной операции, которая и с политической, и с разведывательной точек зрения была начата на фоне поразительных промахов и грубых ошибок.

Сам Зорге, похоже, рассматривал свою китайскую миссию, «которая была ужасно важна для меня лично», с облегчением и интересом. Было лишь «несколько политических наблюдателей», которые сознавали важность развития событий на Дальнем Востоке, и «уж совсем немного было тех, кто действительно мог адаптироваться в тех условиях».

«Во время моей первой встречи о генералом Берзиным наша беседа в основном сосредоточилась на том, насколько 4-е Управление как военная организация могла иметь отношение к политическому шпионажу, поскольку Берзин слышал от Пятницкого, что я интересовался такого рода работой. И после неоднократных встреч с Берзиным я получил в конце концов назначение в Китай». После первой же беседы Зорге «решает оставить Коминтерн. Я получил официальный документ, формально освобождающий меня в дальнейшем от каких-либо обязанностей, связанных с Коминтерном». Зорге утверждал, что остался, однако, при этом членом советской компартии и продолжал платить взносы, «но мои контакты с партийной ячейкой в качестве члена партии прекратились».

«У меня были личные беседы с Пятницким и Куусиненом об этом прожекте». Он также встречался и с Ману-ильским. «Эти коминтерновские руководители были моими старыми знакомыми и личными друзьями в течение долгого времени». А шпионская деятельность Зорге на Дальнем Востоке была в некотором смысле совершенно новой и «вызывала особый интерес моих старых друзей».

Постоянные ссылки Зорге на это трио высших коминтерновских функционеров и чиновников советской компартии, а также на его близкие отношения о ними не только демонстрируют его чувство собственной значимости, но также, вероятно, предназначены для того, чтобы всячески скрыть изменения в балансе политической власти в Москве и скрыть свое полное подчинение 4-му Управлению, поскольку поначалу он настаивал, что не был его постоянным сотрудником, а лишь поддерживал связь его «специальными представителями».

На ранних этапах следствия Зорге был намеренно двусмысленным по причине личного характера в своих ссылках на высшее начальство, неопределенно называя его «московские власти» или «московский центр», а временами упоминая и Центральный Комитет советской компартии[28]

.

В своих более поздних показаниях перед японским судом первой инстанции Зорге признал, говоря об истинной природе своей деятельности, что «если быть точным, приказы для меня исходили не из «московского Центра», а из 4-го Управления Красной Армии. Я не хотел в моем заявлении прояснять мои организационные связи, и потому постарался как можно больше запутать эти сведения, камуфлируя суть общими фразами».

Далее он продолжает пояснять истинную причину, побудившую его к обману: «Я боялся, что, если я признаю, что работал на 4-е Управление, меня передадут Кемпей (японская военная полиция). Я слышал об англичанине Рэдмене, переданном туда[29]. Более того, я чувствовал, что полиция не поймет того, что я рассказал об отношениях между Коминтерном и Советским Союзом и советской компартией. В конце концов, когда в декабре 1941 года прокурор начал свои допросы, он не был уверен, что я работал на военную организацию».

4-е Управление Красной Армии подчинялось через Информационный отдел (в 1930–1934 — Секретный отдел, а после 1934 — Особый отдел) Центральному Комитету советской компартии, являясь одной из шести секций советской военной разведки, и его первейшей задачей было создание сети агентуры, шпионских групп и связей за пределами Советского Союза. Управление имело собственную школу для обучения шифровальщиков, радистов и диверсантов, независимую от других советских агентств, в частности, от Коминтерна и ГПУ. Однако в практике решения кадровых и учебных вопросов не было ничего необычного.