Дело Сен-Фиакра

Стрелял Эмиль Готье, сидевший рядом с комиссаром. Едва прогремел выстрел, как он слегка театральным жестом протянул обе руки комиссару, словно предлагал надеть наручники.

Мегрэ встал. Вслед за ним поднялся Готье-младший.

Затем старик управляющий. Втроем они образовали небольшую группу по одну сторону стола, а по другую сбились вокруг поверженного графа все остальные.

Морис де Сен-Фиакр по-прежнему сидел, уткнувшись головой в плечо кюре. Склонившийся над ним врач с мрачным видом огляделся по сторонам.

— Мертв? — спросил толстячок адвокат.

Ответа не последовало. Казалось, в этом лагере события развивались как-то вяло, словно сцена, разыгранная дурными актерами.

Один лишь Жан Метейе не примкнул ни к той, ни к другой группе. Он так и замер, стоя возле своего стула: его трясло и он не решался даже оглядеться по сторонам.

Видимо, перед тем, как стрелять, Эмиль Готье успел продумать, как вести себя дальше: едва положив оружие на стол, он в самом прямом смысле слова стал давать показания, глядя прямо в глаза комиссару.

— Он ведь сам объявил, правда? Убийца должен был умереть. И раз у него не хватало смелости сделать это самому…

Самообладание у него было совершенно невероятное!

— Я сделал то, что считал своим долгом.

Интересно, слышали его остальные? В коридоре раздался топот — это сбегались слуги. Тогда доктор ринулся к двери, чтобы помешать им войти. Мегрэ не разобрал, что он им говорил, но слуги ушли.

— Я сам видел, как Сен-Фиакр бродил вокруг замка ночью накануне преступления. Потом я понял…

Готье-младший ломал комедию. Но актер из него был никудышный, и реплика его прозвучала насквозь фальшиво:

— Суд решит, насколько…

Тут раздался голос доктора Бушардона:

— Значит, вы уверены, что де Сен-Фиакр убил собственную мать?

— Совершенно уверен! Иначе разве бы я решился?

— Значит, вы видели его возле замка в ночь накануне преступления?

— Так же ясно, как вижу теперь вас. Он оставил машину на въезде в деревню.

— А других доказательств у вас нет?

— Есть. Сегодня утром ко мне в банк приходил мальчик-служка вместе с матерью. Мать и заставила его рассказать. Вскоре после мессы граф попросил ребенка передать ему молитвенник и обещал некоторую сумму денег.

Мегрэ терял всякое терпение: ему казалось, что эти люди намеренно не дают ему сыграть свою роль в этой комедии!

Да, именно комедии. Почему доктор вдруг заухмылялся себе в бородку? И почему священник тихонько отстранил от себя голову де Сен-Фиакра?

Да, этой комедии суждено было получить продолжение, в котором драма тесно соседствовала с фарсом.

И правда, граф де Сен-Фиакр поднялся на ноги, точно пробудившись ото сна. Глаза его потемнели, на губах играла зловещая усмешка.

— Ну-ка повтори! Повтори мне в лицо! — воскликнул он.

И тут раздался совершенно душераздирающий вопль.

То вырвался наружу животный ужас, охвативший Эмиля Готье, который, словно ища защиты, судорожно вцепился в руку Мегрэ.

Но комиссар отступил назад, оставив двух мужчин лицом к лицу.

Лишь один человек ровным счетом ничего не понимал: Жан Метейе. Он выглядел почти столь же перепуганным, как молодой клерк. В довершение всего кто-то опрокинул один из канделябров, и от загоревшейся скатерти потянуло гарью.

Но адвокат потушил начавшийся было пожар, вылив на стол бутылку вина.

— Поди сюда!

Это был приказ. И отдан он был таким тоном, что ослушаться было немыслимо.

Мегрэ схватил револьвер и с первого же взгляда определил, что патроны в нем холостые.

Он уже обо всем догадался. Морис де Сен-Фиакр привалился головой к священнику, шепотом велел ему молчать — пусть остальные думают, что он действительно убит наповал.

Теперь это был совершенно иной человек. Граф казался выше ростом, крупнее. Он не сводил глаз с Готье-младшего, и управляющий наконец не выдержал, кинулся к окну, распахнул его и закричал сыну:

— Сюда!

Это было неплохо задумано. Все были настолько взволнованы и растеряны, что в ту минуту у Эмиля были все шансы ускользнуть.

Трудно сказать, насколько сознательно действовал толстячок адвокат. Скорее всего, у него это получилось нечаянно. Или же опьянение пробудило в нем нечто вроде героизма.

Как бы то ни было, когда беглец уже подскочил к окну, адвокат выставил вперед ногу, и Готье со всего маху растянулся на полу.

Так он и лежал, пока чья-то рука не сгребла его за шиворот и не поставила на ноги.

Обнаружив, что держит его не кто иной, как граф де Сен-Фиакр, клерк вновь истошно завизжал.

— Ни с места! Пусть кто-нибудь закроет окно.

Граф обрушил на него первый удар — кулаком по лицу. Эмиль побагровел. Сен-Фиакр холодно взирал на него.

— Теперь говори. Рассказывай.

Никто не вмешивался. Да это и в голову никому не приходило, настолько было очевидно, что лишь один человек вправе здесь распоряжаться.

И лишь папаша Готье прохныкал на ухо Мегрэ:

— И вы ему позволите?

Еще бы! Истинным хозяином положения был Морис де Сен-Фиакр, и он был явно на высоте.

— Ты и впрямь видел меня той ночью. Что правда, то правда.

И, обращаясь к остальным, пояснил: