…Острый холод пополз по босым ногам. Разгоряченное сумасшедшим бегом тело под тонкой нательной рубахой покрылось гусиной кожей. Он оторвал от брюк паглинки и закрутил ими красные ноги. Куда идти в полутемном лесу, Алексей себе не представлял. Но сейчас для него это не имело значения, он пошел наугад, надеясь, что рано или поздно выйдет к жилью. Шел он легко и быстро, как привык вообще ходить по лесу. Морозец был не сильный, но и он уже давал о себе знать. Нервное напряжение первых минут сменилось дрожью, которую Алексей никак не мог унять. А мороз все подбирался к полураздетому телу. Алексей пробовал бежать, бил со всего размаху по бокам, тер грудь, но замерзал все сильнее. К полуночи он окончательно закоченел и шел скорее по инерции, чем движимый определенной целью. Его преследовала одна только мысль: «Надо идти, идти, идти…»
Лесу не было конца. Темная стена деревьев расступалась перед ним и сейчас же смыкалась позади. Ног он совсем не чувствовал, сознание становилось вялым и замедленным, все время хотелось вспомнить что-то важное, но он никак не мог сосредоточиться. Вдруг Баров разглядел на своем пути черный силуэт зверя. «Откуда здесь собака? — подумал он. — Наверно, близко деревня». Он обрадовался и заспешил, загребая ногами снег. Собака стояла на месте, затем, неожиданно щелкнув зубами, отскочила в сторону. Жуткий вой разнесся по лесу. «Волк, — подумал Алексей равнодушно. — Как у Джека Лондона».
Лес кончился неожиданно, Алексей не заметил этого, пока не уткнулся головой в высокий старый плетень. Он разглядел очертания избы и полез прямо через плетень, упав вместе с ним в сугроб. Огромным усилием воли заставил себя подняться на ноги и заковылял к дому. Закоченевшими, непослушными пальцами Алексей шарил по доскам, пытаясь отыскать щеколду.
— Кто тут? — послышался мужской голос.
— Открой! — шевельнул губами Алексей. — Открой, замерзаю!
Дверь распахнулась, горбатый мужик стоял на пороге, в его руке сверкал топор. Велико же было его изумление, когда он увидел полураздетого великана, уцепившегося руками за косяк.
— Заходи!
Алексей переступил порог жарко натопленной избы. В лицо ударил кисловатый, теплый запах овчины, у Барова закружилась голова, и он стал медленно оседать на пол. Старик зажег коптилку, подошел к Барову. А тот сидел у порога, свесив беспомощно голову на грудь. Горбун присел на корточки перед ним, за волосы поднял его голову. Он увидел лихорадочно блестевшие глаза, широкие темные пятна на лице, как от укусов. Затем хозяин перевел взгляд на ноги и присвистнул. Антонов огонь… Ноги почернели по щиколотку и страшно распухли. Да, они отслужили великану, в этом старик был уверен.
— Ты кто? — тихо спросил он.
Баров не ответил, он спал. А горбун потерял сон и покой. Он метался по каморке, сплевывал горьковатую слюну и думал, ожидая утра. «Угодный немцам человек не будет ходить в мороз босой и раздетый. Он беглый! За поимку выйдет награда. Прости меня, господи, грешного, и помилуй! Сыми с меня сей грех!» — Горбун перекрестился и, кряхтя, полез на скрипучую кровать.
Деревня просыпалась медленно. Залаяла собака, заскрипел под ногами снег, людские голоса донеслись с улицы. Горбун поднял голову от подушки и посмотрел на гостя. Тот спал, привалившись спиной к стене. Горбун постоял над ним в нерешительности, потом схватил с гвоздя полушубок, напялил его и выскочил из комнаты. На всякий случай он примкнул снаружи дверь избы на большой амбарный замок и рысцой потрусил за околицу…
Алексея разбудил сильный удар в бок. Он вскинул голову и тупо, непонимающе повел головой. На глаза ему попались ноги, и боль вернулась к нему снова, она стала рвать тело, заныли руки, заполыхали жаром, словно иссеченные хлыстом. Он увидел носки тяжелых солдатских сапог. Их вид вернул Барова к действительности. Рядом с носками упирался в пол приклад винтовки.
— Вставай, выспался, — прозвучал грубый голос.
Алексей поднял голову. Их было пятеро — двое немцев и трое полицаев. Из-за печки выглядывал горбун. Алексей оперся о стену и тяжело встал на ноги. К удивлению, почувствовал, что может твердо стоять на ногах.
«Многовато!» — с сожалением прикинул он. Баров сильно, наотмашь, ударил ближнего к нему, длинного как жердь полицая; на голову второго, в летней немецкой фуражке, он обрушил здоровенный кулак, отчего ноги у полицейского подкосились, и он мгновенно распластался на полу. Алексей схватил табуретку и, орудуя ею, как палицей, стремительно пошел к двери. Ему уже удалось пробиться к выходу, но выскочить из комнаты он не успел. Один из немцев нанес Алексею сильный удар прикладом по голове, и Баров рухнул на пол.
Отчаянно матерясь и проклиная на чем свет стоит и деревню и партизан, полицаи потащили Барова к саням. Алексей пришел в сознание и, пересиливая боль в затылке, открыл глаза. Он увидел и полицаев и горбуна, подобострастно заглядывающего им в лица. Горбун повернулся к Барову и в ужасе закричал:
— Привяжите его за шею! За шею, не то он вырвется!
Он сам подскочил к саням и надел Алексею веревочную петлю.