Демидовский бунт

И ни одного драгуна на улицах села! Мужики горохом рассыпались по своим подворьям, а Гурий Чубук беззвучно плакал у бомбой разрушенного жилья – за спиной, со стороны волостного села, доносилась многоствольная пушечная пальба. Спустя малое время и там круто замешанным черным столбом поднялся к небу дым. Испуганно и призывно гудел набат, но теперь на его взывающий голос никто не поспешил к ромодановцам на выручку. Не прошло и получаса, как колокол громыхнул последний раз и умолк…

– Под вечер кое-как сумел я собрать мужиков в изодранных и обгорелых кафтанах. Ругать их было поздно, – сокрушенно закончил свою исповедь Гурий. – Да и за что их ругать? Такова, стало быть, мужицкая натура, что за свой двор душа болит стократ сильнее, чем за все село. На этом-то и взял нас хитрый Хомяков! Снял я перед мужиками своими мурмолку, поклонился земно и сказал на прощание: «Судите о своем животе каждый сам, а я ухожу в леса. Мне с паралитиком Демидовым никак не с руки в одной светелке чаи пивать. Да и хозяйства своего на ноги не поставить. Сами видите, что от двора осталось, как в той горькой присказке: „Было у Пахома два липовых котла, да и те сгорели над пламенем дотла“. Не поминайте лихом, если что…» И ушел.

Гурий задумчиво посмотрел на темный лес вокруг временного бивака, прислушался, словно надеялся уловить чутким ухом отдаленный, затухающий набат над покинутым родным селом. Вздохнул, погладил затекшие колени жесткими пальцами.

– Как удалось миновать воинские заставы окрест мятежной волости, и по сей день не могу осмыслить. Аки бедный праведник пролез сквозь угольное ушко! Раза четыре натыкался на конные разъезды драгун, под пулями кидался в дикие чащобы. Где-то под Рязанью уже за добрую мзду у одного волостного старосты выправил подложную отпускную бумагу, будто иду бурлачить на Волгу. С тою спасительной бумагой и добрался с грехом пополам на Каму, а с Камы на Каменный Пояс. Тамо перезимовал в потайном пристанище ватажников, беглых с разных заводов, а по весне учинил войну с заводскими стражниками Невьянского завода, коим владеют Демидовы. Без малого целый год гонялись то они за нами, то мы за ними, смотря кому счастье в тот день улыбалось. Только озверела под конец той войны горная администрация, конные отряды солдат понатыкала на всех дорогах. Вот и подались мы в вольные алтайские земли счастья и покоя искать. Да свои забубённые головушки спасать от топора… Весьма рад я, – добавил Гурий, – за Михайлу Рыбку. Хоть одному ромодановскому атаману удалось счастливо миновать лютых каторжных работ в демидовских подземельях.

– Ведомо мне, атаманушко, что и Кузьма Петров теперь на воле, – поправил Гурия отец Киприан. Чубук от радости едва не в костер вытянул согнутые в коленях ноги, хлопнул себя ладонями по бедрам.

– Вот так новость мне еще! А вам-то откуда о том известно, святой отец? Ну-ка поведайте, где свиделись с Кузьмой?

– Да в том последнем сражении под Ромодановом и свиделись мы с ним, – неторопливо откликнулся отец Киприан, убрал котомку в сторону, сел, сгорбившись, бородой едва не до колен. – На самую малость опередил я гренадерские роты бригадира Хомякова. На последнем издыхании уже вбежал в село, наткнулся на ватагу Кузьмы Петрова, а он неподалеку от калужского перевоза волостное село прикрывал. Известил его, что солдаты в двух верстах от околицы, да и повалился на мураву отдыхиваться. Кузьма конного отрока послал в усадьбу к Чуприну. Мужики едва успели за бревнами вдоль плетней залечь, один подле другого, от мельницы на бугре и до речного берега. Редко легли, потому как, со слов Кузьмы, в селе осталось всего сот до семи ромодановцев. Хитрый Хомяков до поры до времени не хватал те толпы, которые самовольно разбегались по волости, решил главный костер затушить… И показались солдаты весьма скоро. Пушки конями везли, отцепили сноровисто и на село нацелили, а гренадеры по всему низкому лугу в несколько плотных рядов растянулись. Офицер с коня махнул белым платком, знак подал. А я уже знал по прежде бывшему сражению у Гончарова, что за этим знаком последует… Закрестился неистово и глаза в ожидании страшного грома закрыл…

Выпущенные из пушек бомбы прогудели над плетнями и взорвались так близко, что отец Киприан охнул и невольно схватился за клобук – не слетела ли голова? На Кузьму рухнула срезанная осколком ветка одной из берез, под которыми они вкупе с мужиками залегли вдоль околицы, на последних подступах к своему селу.

– Свят-свят! – перекрестился полулежа сумрачный Кузьма, столкнул ветку с плеча. За их спинами кто-то в беспамятстве кричал: «А-а-а!» Отец Киприан оглянулся – возле бомбой убитой лошади неистово крутился на одном месте посыльный отрок – из обрубка левой ноги, срезанной железом по колено, нещадно хлестала кровь. Отрок без конца вскакивал на здоровую ногу, пытался бежать прочь и валился на кровью захлестанную траву. К нему кинулись двое, подхватили на руки и понесли к церкви. Кто-то стонал и справа, медленно отползая по кустам ближе к ветряной мельнице на окраине села Ромоданова.