Демидовы: Столетие побед

Отдавая должное решимости Прокофия взяться за трудновыполнимую задачу, отметим все же слишком большой срок, потребовавшийся для ее решения. Конечно, некоторые заводы и дольше строились, но всегда для этого существовали причины — трудности организационные, финансовые, технические… Полагаем, что в данном случае собрались вместе все эти причины. Большая плотина требовала больших трудозатрат и больших денег. Кроме того, в 1760 году у Прокофия сгорел один из его передельных заводов, Быньговский, и возникли трудности с обеспечением казенных поставок. Братья, отношения с которыми оставались напряженными, брать на себя чужие проблемы не захотели. Поневоле Прокофий вынужден был отвлечь внимание и ресурсы от нового завода.

Завершая наше повествование концом Елизаветинской эпохи, прерываем рассказ о Прокофии-промышленнике далеко от его завершения. Он еще не отказался от былых амбиций полностью. В 1762 году даже отправил на заводы учиться управлять ими сыновей — значит, намеревался сохранить их в роду, готовил себе смену[912]

.

Что, однако, интересно и несколько тревожно, если думать о перспективе, — сам он предпринимательские невзгоды расхлебывает, проживая не в Невьянске, а в Москве. Уже в 1750-е годы ведет здесь усадебное строительство, закладывает ставший впоследствии знаменитым сад. Представление о московском его доме можно составить из следующего принадлежащего историку С.Н. Шубинскому его описания, лишенного индивидуальных черт, но общее впечатление, несомненно, передающего верно: «Внутренняя отделка дома была великолепна и вполне соответствовала колоссальному богатству хозяина. Масса золота, серебра и самородных камней ослепляла глаза; на стенах, обитых штофом и бархатом, красовались редчайшие картины; зеркальные окна и лестницы были уставлены редкими растениями; мебель из пальмового, черного и розового дерева поражала тончайшей, как кружево, резьбой»[913].

Сидя в таком кресле, бороться с трудностями было, несомненно, комфортнее. Показательно, что в 1763 году, отвечая на циркулярный запрос Берг-коллегии заводчикам, не имеют ли они «каких по заводам тягостей», Прокофий ничего по существу вопроса не сказал, лишь сообщил: последний раз был на Урале во время описи, порученной Томилову, а «после того даже и поныне в тамошних заводах быть мне не случилось, и за тем, какие оные заводы имеет тягости и какое к тому вспо-мощество потребно, ныне я показать не могу». А.С. Черкасова выдвинула довольно убедительное объяснение тому, что Прокофий в данном случае предпочел отмолчаться[914]

(хотя, заметим, другие заводчики на свои трудности жаловались по поводу и без повода то и дело). Но, слукавив в отношении своей информированности, Прокофий не стал бы врать в отношении поездок — слишком легко было бы его уличить, слишком бесцельна была бы эта ложь[915].

Долгие годы стремившийся стать заводчиком, обзаведясь заводами, Прокофий уже не рвался физически к ним прикоснуться. В конце концов он их продал: в 1769 году уральские, три года спустя — нижегородские[916]

.

Примеряя наряд чудака

Не следует думать, что наследство было единственной серьезной заботой Акинфиевичей. Хотя одной из важнейших — несомненно. Существовали, однако, и другие, в своем роде тоже важные заботы и связанные с ними цели. Читателю этой книги не нужно напоминать, что братья родились в более «низком» сословии и в разные годы испытали сословное «преображение». И если Никита скорее всего превращения даже не заметил (он стал дворянином в возрасте двух лет), то родившийся казенным кузнецом и остававшийся им до шестнадцати лет Прокофий становился дворянином болезненно и долго—в некотором смысле всю жизнь. Ощутив, как в августе 1745 года с него в одночасье спали цепи отцовской воли (которой он сопротивлялся, но не настолько успешно, чтобы не замечать), Прокофий несомненно почувствовал облегчение. Но оставались иные путы, которые сами собой исчезнуть не могли, — путы сословных норм и сословных предубеждений. Их власть давила не менее болезненно, и он противился ей не менее яростно, чем власти отцовской.

В этой борьбе смерть отца не была ключевым событием, хотя предшествующие отношения с ним определенную роль для ее (борьбы) хода и исхода, полагаем, сыграли. Чтобы понять ситуацию, перенесемся в более раннее время — самое начало дворянской биографии Прокофия.

Культурная его интеграция в новую сословную среду проходила непросто. Чисто умозрительно можно представить три сценария событий, следующих за актом формального одворянивания.

Вариант первый. «Новый» дворянин принимает и усваивает новые социальные функции и присущую статусу новую социальную роль. Как результат — подтверждает изменение социального статуса, растворяясь (в культурном плане) в новом для него сословии. Из заводчиков таковы Гончаровы, некоторые из Демидовых. К описанию этого сценария можно приложить идеи Джорджа Герберта Мида о том, как индивид, инте-грируясь, стремится преодолеть мозаичность внутреннего «я».