Демидовы: Столетие побед

Известны минимум два дома, принадлежавшие Н.А. Демидову в Петербурге. Первый, доставшийся от отца и к настоящему времени снесенный, находился на стрелке Васильевского острова левее современного Пушкинского Дома и правее Биржи. Второе здание — в семь окон на высоких подвалах с каменным цокольным этажом и верхним деревянным — стояло на левом берегу Мойки против Новой Голландии, недалеко от Крюкова канала. Демидов купил его у Ф.В. Гарднера в 1755 году. Большая часть усадьбы была снесена в 1913 году. До настоящего времени из построек, относящихся ко времени, когда ею владели Демидовы, сохранился выходящий на Мойку одноэтажный каменный флигель, позднее надстроенный[945]. На рубеже 1750—1760-х годов один из этих домов он перестраивал, в связи с чем заказывал архитектурное литье на заводах братьев Баташевых[946]

.

Он ведет жизнь богатого и свободного в своих желаниях человека. Будучи достаточно просвещенным, много читает (сохранились остатки его библиотеки, многие книги которой содержат автографы владельца — краткие заметки аннотационного и оценочного характера[947]). Коллекционирует редкости, произведения искусства. Знакомится и в ряде случаев поддерживает связи с деятелями культуры, науки, искусства и теми, кто себя в этом качестве еще выразит в будущем: скульптором Ф.И. Шубиным, историком и коллекционером А.И. Мусиным-Пушкиным, естествоиспытателями А.Т. Болотовым и академиком П.С. Палласом. В петербургский дом Демидовых в конце 1748 года перебираются академические коллекции и библиотека, пострадавшие при пожаре Кунсткамеры в ночь на 5 декабря. Сюда же перевозят минц-кабинет, станки петровской токарни и знаменитую «восковую персону» — изготовленную из воска статую Петра Великого в натуральную величину, в подлинной одежде императора (сейчас в экспозиции Государственного Эрмитажа). В то время этот дом находился в общей собственности наследников, но позже его владельцем стал Никита. Коллекции оставались здесь долго — до 1766 года[948]

.

Никита многим похож на брата Григория. Но озаренности далекой от меркантильных расчетов духовной целью и одновременно печали, порожденной ощущением духовного одиночества, — черт, которые подчас пробиваются у Григория, несмотря на тщательно скрываемый внутренний мир, — всего этого у Никиты нет. Нет ранимости, свойственной другим братьям (проявлявшим ее, конечно, в разной мере и форме). Никита интегрировался в свое сословие великолепно, без родовых шрамов и комплексов. Б.Б. Кафенгауз, сравнивая братьев, заметил, что Никита «не выделялся какими-либо особенностями, и эта ординарность делает его в своем роде не менее типичным, чем его старший брат, характерный представитель чудаков и самодуров того времени»[949]. Мы привели эту цитату не для того, чтобы присоединиться к такому понимаю различия между братьями (на наш взгляд, оно глубже, а природа — сложнее), сколько для того, чтобы указать на использованное определение: ординарность. И это нисколько не оскорбление, не стремление умалить достоинства. Достоинства тоже были. Но помните, как в старом фильме: «Хороший ты человек. Но не орел».

Кстати, не благодаря ли этой ординарности Никита оказался самым успешным промышленником? Вдохновенной энергии и талантов деда и отца вполне хватило, чтобы оплодотворить косную материю. Новых дрожжей не требовалось. Нужны были навык и правильный распорядок.

«Другие» Демидовы

Зеленые наслаждения Демидовых

Разведение садов — занятие, хорошо известное культуре Древней Руси. Перешедшее в Новое время и многое почерпнувшее из опыта Западной Европы, оно приобрело новые формы, расширило цели, обогатило изобразительный язык.

Тяготение к миру живой природы, восторг перед его совершенством и красотой были свойственны всем братьям Демидовым. Путешествуя по страницам их писем, убеждаешься в этом снова и снова. Они восхищаются пением птиц, ищут грибы, разводят пчел, дивятся картинам, открывающимся в окуляре микроскопа. И увлеченно собирают то, что можно из этого мира собрать и поместить рядом с собой. Так создаются демидовские коллекции. Так расцветают демидовские сады.

Мы ничего не знаем о садах Акинфия. Животных он собирал, это точно — упоминаний о них в письмах много. А вот растения…