Демидовы: Столетие побед

Но, способный быть жестким и в общении с равными, тем более со стоявшими ниже нередко выбиравший именно этот стиль взаимодействия, с прочими Никита при необходимости мог показать и владение наукой компромисса. Присматриваясь к его поведению в конфликтных ситуациях (часто более отчетливо раскрывающих личность), замечаем, что в некоторых случаях он ведет себя более гибко, чем молодой и (потому?) горячий Акинфий. Возьмем столкновение с Татищевым.

Акинфий его обостряет, приехавший же Никита налаживает довольно сносные отношения[291]. Что скрыто за этим? Более мягкий характер или свойственное возрасту снижение энергетики? Возможно и второе. За 20 лет до истории с Татищевым в совершенно аналогичной ситуации с воеводой Калитиным он, приехав на помощь к Акинфию, ситуацию, напротив, обострил.

Кроме прижизненного портрета Никиты сохранился еще один, посмертный, способный рассказать о нем тоже немало интересного. Портрет словесный, его запечатлела эпитафия.

На ныне утраченном надгробии Никиты Демидова, существовавшем некогда в Николо-Зарецкой церкви Тулы, была помещена надпись, в XIX веке скопированная и тогда же несколько раз изданная. Из нее узнаем, что Никита Демидов в вечное блаженство преставился в 9 часов 20 минут пополудни на Тульских своих заводах. Погребен был в 20-й день ноября[292].

Обратим внимание на место смерти. Никита много ездил, но скончался на родине. Бывал в разных местах — от простой кузницы, где в юности работал молотобойцем, до царского дворца, где обедал с монархом. А умер — на заводе[293]

.

Отвлечемся, указав на еще один относящийся к той эпохе источник, содержащий любопытное упоминание, касающееся погребения Никиты. В надписи на 53-пудовом колоколе, отлитом в Москве в 1728 году мастером Иваном Моториным «по обещанию и по приказу» вдовы Никиты Евдокии Федотовны «для вечнаго поминовения супруга ея», были несколько неожиданные для подобных текстов слова: «А мысль свою он желает в вечном успокоении пребывать до втораго Христова пришествия в Сибири близ Невьянских железных и медных ево заводов на Высокой-Горе, нарицаемой Шуралинской»[294]. Напомним, что Шуралинский завод (первый самостоятельно построенный Никитой на Урале) находился в пяти верстах от Невьянского. Так где же — в Туле или на Урале — желал покоиться Никита Демидов? И.Ф. Афремов, опираясь, может быть, на слышанные им предания, упоминает, что Никита скончался, «возвратясь больным с своих уральских заводов»[295]. Отметим в этой связи уральское о нем предание: «Вот больной уж сильно, ходить не мог, а попросил, чтобы положили его на носилки и пронесли по его имению. Понесли его, а он так жадно смотрит кругом, а потом поставили его на пригорок, носилки-то, а он и сказал: "Все это мое было" — и развел руками»

[296]. Если отбросить следующие далее размышления и предположения рассказчика («Ну, а не взял же на тот свет с собой. А думается, если можно было бы, то и мертвый он с добром своим не расстался»), увидим печальную сцену, в центре которой человек, всю жизнь трудившийся, строивший, а теперь отрываемый, нет, не от богатств — от Дела всей его жизни. Конечно, он жадный, но это жадность скорее к жизни и творческому труду.

В тексте эпитафии жизнь Никиты разделена на две части. Первая — охватившая от рождения три четверти отведенного ему жизненного срока: время, когда он, «имея жительство в Оружейной слободе и железных Тульских заводах, именовался чином до 1707 года[297] кузнец оружейнаго дела мастер. И в таком чину был 51 год». Часть вторая начинается, когда переросший этот «чин» Никита был «за знатную его службу, за неусыпный его труд в произведении как железных и медных, так к пользе всему нашему Российскому государству многих воинских и прочих припасов, и кованнаго железа, именным указом в каммиссары пожалован». В статусе комиссара пролетела еще одна, последняя четверть земного срока — Никита «был в том чину даже до часа смертнаго»[298]

.

Как видим, в эпитафии, словесном его портрете, Демидов представлен человеком знатной службы и неусыпного труда. Плоды труда — железные и медные «припасы», собственно железо. Если надпись хотя бы отчасти выражает представление о себе самого Никиты[299], получается, что именно этим гордился он, умирая. В этом, а не в заводах (из уральских ни один не упомянут!) видел важнейшую свою «пользу всему нашему Российскому государству». Этим похожий на старообрядца старик хотел запомниться потомкам.

Кем сочинялась эпитафия, неизвестно, а вот нижеследующее — несомненный текст Никиты Демидова. Это фрагмент из его доношения в Берг-коллегию, поданного в июне 1720 (?) года.

«А в Сибири то железо промышляют они на государево[й] земле и лесах. А когда те заводы в Сибири заводили, то к строению и размножению тех заводов и для того железного промыслу призывали многих, токмо охотников не было и доныне». (Ну, это, положим, не совсем так. Вызывались охотники. Демидов немало потрудился, их отваживая.)