Демобилизация

- А-эм-м, - процедила женщина. - А не измордуют друг друга? Киями глаза не выколют?

- Да нет... С чего бы, - хитро осклабился Гришка, но тут же захихикал, чувствуя, что шикарная фря в курсе Борькиной любовной неудачи.

- Значит, он утешается этим? - положила женщина тонкую пластинку на патефонный круг и накрыла мембраной. Снова потекла грустная мелодия, которая, видно, нисколько не трогала красивую шмару, потому что, вынув из сумки длинную красную коробку болгарских сигарет, она закурила и села напротив Гришки на застеленный синим одеялом матрас. Под ее взглядом пронзительные и непонятно-печальные слова английской песни уже не волновали пьяную Гришкину душу, и он даже обрадовался, когда иголка зашуршала о гладкую без бороздок поверхность рентгеновской пленки.

- Слушайте, а не могли бы вы на недельку вернуться к себе в Питер? вдруг сказала женщина и усмехнулась, будто заранее знала, что Гришка будет ошарашен вопросом. - Нет, правда, уезжайте, а то мы втроем тут не поместимся, - и она самодовольно пустила дымком, причем пепел все еще держался на ее длинной сигарете, хотя уже подошел к золотому мундштуку.

- Ну и бурда! - сказала она через часа полтора, когда Курчев внес из кухни большую кастрюлю и вылил остатки супа с костями ей в тарелку. Неужели ее тоже этим кормил?

Курчев покраснел и косо взглянул на Гришку. Но тот, и без того подавленный, горбился на своей раскладушке.

- Слушай, Марьянка, кончай свои психофокусы. А то я тебя тоже удивлю.

- Попробуй! А все-таки, Борька, чего она от тебя ушла? Померла тетка? Так, небось, весь ее девчачий век заедала? А что бурдой кормил - это я смеюсь. Я бы не такое ела, лишь бы мужчина кастрюлю приносил и вот так обихаживал. Не сердись. Суп в порядке да и я голодная, как их брат в лагере, - кивнула на Гришку, но тот ничего не ответил и только съежился на брезентовой койке.

- Чего к человеку пристала? - рассердился Борис, у которого после игры с непривычки мелькали в глазах бильярдные шары с крутящимися номерами, с голубыми венозными прожилками и красными или желтыми пятнами, а Лешка медленно, элегантно намеливал полированный с крученой черной полосой кий.

- Не каркай раньше времени. Он еще не сидел. - Курчев провел по глазам ладонью, словно отмахивался от бильярдных наваждений.

- Бедненький, - покачала головой Марьяна, и было непонятно, кого жалела - Курчева, от которого ушла аспирантка, или Гришку, который еще не пробовал тюремной баланды.

- Я тебе ее не представил: следователь по особо важным делам...

- Мы встречались, - усмехнулась Марьяна. - В ресторане, в ресторане. Не бойся. У нас еще все впереди...

- Не каркай, а то и меня заметешь. Я к его дружку определяюсь.

- К тому, что в валенках?

- Вот чума на мою голову, - рассердился и одновременно рассмеялся Борис.

- Ладно, ладно. Сдаюсь, - замахала ложкой женщина. - Все очень просто. У второго, что сидел с ними, внешность несущественная. А валенки постоять за себя могут. В лагере ноги отморозил?

- Смотри, Марьяшка, поссоримся, - с неохотой пробурчал Курчев. - За такое мужикам рыло бьют.

- Цыпленок жареный, цыпленок лысенький! Да ты хоть кого-нибудь в жизни ударил? Небось, кружил вокруг бильярда, мечтал Лешке шаром в глаз запустить и ни разу не прицелился. Угадала? А уж насчет баб помолчал бы. Они сами от тебя уходят. А я вот пришла. Ну, выгони!..

- Слушай, Борис, я поеду, - набычившись, сказал Гришка и поднялся с зеленого брезента.

- Не обращай внимания. Она поет, сама не знает, чего...

- Нет, правда, поеду. Через полмесяца вернусь. А то груши околачиваю.

- Точно, - сказала Марьяна.

- Я не из-за нее... Все равно денег на обмен доставать надо...

33

Инга и Сеничкин сидели в теплой и дымной шашлычной на площади Ногина.

Лениво накалывая вилкой лобио, Алексей Васильевич думал, что еда вне дома из отдохновения превращается в повседневность и теряет свою исключительность. Аспирантка, по-видимому, серьезно проголодалась, потому что давно уже расправилась с салатником, не оставив в нем ни одной фасолины, и теперь жевала зачерствевший лаваш.

"Да, быт не налаживается, - вздохнул про себя доцент. - У них, вероятно, покойница готовила. А теперь все кувырком. Только каждый день в ресторанах не покормишься. Особенно с грудным ребенком, если, не дай Бог, появится..."

Ему не жаль было денег. Он просто смотрел фактам в глаза.

"Хотя предки вернутся, что-нибудь наладят", - тут же решил, не желая расстраиваться из-за таких пустяков, как пища, к которой он, как считал, относился равнодушно.

- Что они там, замерзли?! - вздохнул доцент.

В этой грязноватой прокуренной шашлычной было бесполезно качать права. Рыхлые бесцветные официантки больше вертелись вокруг провинциальных пьяниц, надеясь заработать на обсчете и разбавленном коньяке. А Сеничкин не заказал даже сухого вина.