Демография

— А есть такие, которые вообще не хотят детей, — снова начала Анюта. — И не надо! Бога ради! Пусть занимаются работой, и карьерой, и личной жизнью, и всем будет спокойнее и счастливее. Без раздражения, без упреков, без детских слез… А наши дети — счастливые. Здоровые. Половина девочек, поступивших в этом году на демографию — дочки наших же выпускниц… Собственно, через лет двадцать девяносто процентов молодежи будут — наши дети. Вот так.

Леша молчал. В полутьме декабрьского вечера Анюта не видела его лица.

— А подкидыши… Это вообще отдельная история. Обычно их берут в семью маленькими. Они ослабленные. Часто больные. Часто с пониженным интеллектом. Но и они — наши дети. Их любят, они тоже счастливы. А иногда приходится их брать уже подросших, «вживлять» в семью… К тому времени трое-четверо собственных детей должны быть старше подкидыша. Тогда они его воспитывают… Ты не представляешь себе, какая это работа. И какая колоссальная от этой работы отдача. Ты пойми… Это не питомник! Это не инкубатор! Это будущее… не только их, но и наше… Детей будущего должны воспитывать профессиональные педагоги… если мы хотим, чтобы у нас и у этих детей… у человечества… было человеческое будущее. И вместе с тем детей не должны воспитывать чужие люди… Все эти интернаты… Значит, детей будущего должны воспитывать их мамы. Профессионалы-педагоги. А чтобы человеческая популяция нормально восстанавливалась — у одной такой мамы должно быть как можно больше детей…

Леша молчал. Анюта не знала, что еще сказать ему.

— Ты не думай, — начала она устало, — мы же не взбесившиеся мужененавистники. Мы же не хотим, чтобы у детей не было отцов…

— Ваши женихи проходят медосмотр? — тихо спросил Леша.

Анюта махнула рукой:

— Фигня… Всего лишь тест, отсекающий алкашей, наркоманов, сумасшедших… Это же естественно.

Леша молчал. Анюта говорила и говорила, но аргументы, такие естественные и правильные, почему-то теряли силу именно сейчас, когда Анюте так важно было оказаться убедительной.

— …Ты не согласен?

— Нет, — сказал Леша.

И внутри у Анюты будто лопнул воздушный шарик.

— Нет, — повторил Леша. — За ребенка отвечают двое. С самого начала.

Теперь молчала Анюта.

— Не говори, что ты этого не понимаешь, — сказал Леша.

Анюта молчала.

— Не говори, что, когда ты поступала, тебе плевать было на моду. На престижность этой вашей демографии. Ее сделали престижной, в нее вложили деньги, ее разрекламировали, как товар. Это был грандиозный проект, не спорю. Наверное, он удался и уже приносит дивиденды…

— Дети, — тихо сказал Анюта. — Я тебе о детях, ты мне о дивидендах.

— А детей нельзя ставить на конвейер. Дети — не промышленный товар.

— Пусть лучше вырастают неврастениками? Несчастными затравленными уродцами? Или пусть вообще лучше не рождаются?

— Пусть лучше не рождаются, чем рождаться на конвейере, — твердо сказал Леша.

* * *

…В первый раз — сильно и уверенно — толкнулся в животе не рожденный мальчик с миндалевидными, как у уссурийского тигренка, глазами.

— Ма? — спросил Димка.

— Что-то в глаз попало, — быстро сказала Анюта, растирая лицо кулаками.

Димка, чуть косолапя, подошел к Анюте и ухватился пухлой пятерней за ее колено; прямо перед Анютиным лицом оказались деловитая круглощекая физиономия:

— Сто?

Анюта молча ткнулась носом в шелковую, пропахшую летом макушку.

— Сто попало? — Димка высвободился, чтобы требовательно заглянуть ей в глаза. — Дай посмотлю.

— Слезы текут, — сказала Анюта.

Димка нахмурился:

— Плацес?

— Нет, — Анюта обняла его. — Скажи, Димочка… Ведь я права? Ведь у нас еще все будет, и папа будет, и много братьев и сестричек, и свой дом… И все вместе пойдем в школу… И будем счастливы, да, Димочка?

— Конесно, — сказал он, немного подумав. — Конесно… А папа — это кто?

За окном шел снег.

* * *

В апреле родился мальчик.