Демон пустоты

В 30-е годы (я хочу сказать, в 3030-е), когда по миру прокатилась волна морфинга, Рочестер тоже не остался в стороне и приделал себе гребень ящера. Из его позвоночника торчали не то шипы, не то какие-то наросты, делавшие его похожим на динозавра. Сейчас от них ничего не осталось. Он отрицает генную инженерию, новую биологию, теорию эволюции, развитие технологий, Сеть, виртуальную реальность, офисную структуру, церковь, эскапизм и язычество. Ему не так уж много лет – тридцать, не больше. Его шипы кажутся предзнаменованием: он – настоящий динозавр, вылезшее из земли чудовище. Его требования бессмысленны.

– Из-за рекламы у нас времени оказалось еще меньше, чем я думал. – Преподобный заканчивает курить. – Нанотехнологии хороши тем, что являются явной персонификацией дьявола, который в любых сильных руках становится ничем, так что с помощью управляемых молекул можно в одночасье совершить переворот.

– К чему вы ведете?

– Однако я нашел другой, более адекватный способ. Совсем скоро я мысленно выключу рычаг электричества.

Молчание. Пауза затягивается.

– Какой неожиданный поворот событий! – наконец продолжает ведущий. – А вы не думали, что вы хотите дать людям взамен? Что вы им можете предложить, если отнимете виртуальные миры? Поставить эскаписта перед зеркалом означает ввергнуть весь мир в хаос, это позиция анархиста.

Преподобный Рочестер складывает руки на коленях и ждет. Несмотря на громкую музыку и разглагольствования ведущего, мир ждет вместе с ним. Все застыли, словно ожидая, принесет ли миллениум конец света. В глубине души каждый человек с наслаждением ищет армагеддон, заглядывает за дверь и ожидает того, кто придет и поведает о том, что завтра все закончится.

– Какой бред! Ты просто придурок, Рочестер! – Парень с передних рядов кидает в Преподобного ведерко с попкорном. – Дебил!

Зал грохочет и кричит, звук перекатывается по проходам и креслам.

– Добро пожаловать в новый век. Странно, что никто из вас так и не спросил о причинах. – Рочестер сует руки в карманы и закрывает глаза, схватившись за воображаемый рычаг. – Просто вы мне не нравитесь.

Мониторы гаснут, свет выключается, у кого-то дома прекращается эпилептический припадок миксера, игроки Среды лишаются своих цифровых жизней, фрики КЕ теряют ориентацию в пространстве, умирает микроволновая печь, давится бельем стиральная машина, безвольно бренчит электрогитара, растеряв весь свой рев, медленно охлаждается электрическая печь, умирает конвейерная линия, затыкается на половине слова песня «Микки, я хочу тебя», перестает бурчать утроба телевизора, угасают фонари и плафоны. В студии становится очень тихо, а потом кто-то присвистывает – замена пошлой шутки.

Жители городов в замешательстве. Они не знают, что делать, чем заняться, и бесцельно бродят по коридорам, пытаясь спросить друг у друга, что же произошло. Спустя час, может, раньше, они выйдут на улицы, ежась в тонких куртках, и будут бить ногой о ногу, чтобы согреться. Трубопроводы улиц не готовы их принять. Потухшие витрины и темные парки аттракционов облетают искрящимся, как стеклянная пыль, снегом.

– Но зачем? Зачем вы все это сделали? Это же бессмысленно! Возвращение в каменный век, смерть, темные времена, жестокость, анархия! – Какая-то женщина хватает Рочестера за рукав и заглядывает ему в лицо выгоревшими имплантами.

– Наконец-то так, как должно быть, – удовлетворенно, по-пастырски произносит он.

Преподобный Рочестер сбрасывает слабую руку и выходит на помертвевшую улицу, прислушиваясь к звукам лишенного допинга города и насвистывая. А потом подносит к губам губную гармошку.

Март 2006 года

БЕЗБОЖНИЦА

Дом, в который я переехала, был грязно-коричневым, с бесцветными вставками балконов и грязных стекол. Первое, что хотелось сделать при взгляде на него, – покончить с собой.

За первую неделю я изучила всех соседей по лестничной площадке, чтобы приготовиться к сюрпризам. Все они выглядели как потенциальные самоубийцы, привычно влачащие тихое существование на дне жизни, пока терпение не исчерпается, и опасными не казались. Единственным местом, где всерьез кипела жизнь, была квартира номер 147. На ней висела потертая и частично изрисованная из баллончика с краской табличка «Смит», сама дверь, судя по отметинам, не раз подвергалась натиску извне. Она часто хлопала, впуская и выпуская гостей.

Скорее всего Смит был дилером. Я не из тех, кто знакомится с соседями и приносит им приветственный пирожок, хотя понаблюдать люблю, так что оставила Смита на потом. Невозможно постоянно сидеть внутри полупустой каморки с обоями, рисунок которых наводит на мысль о самосожжении, поэтому рано или поздно мне нужно будет повстречаться с кем-нибудь в новом районе. Но пока патруль снаружи не оставлял выбора, так что я изучала соседние окна через прицел старой ручной камеры. Моя проблема не в том, что я не верю в богов, а в том, что не могу об этом соврать.