Демон пустоты

Меня оглушает грохот, он звучит громче любых звуков вокруг. Я не сразу понимаю, что это отчаянно стучит мое сердце. Никогда раньше я не думала, что у меня есть сердце… Так отчаянно хотелось, чтобы Гьоль остановился и увидел меня. Чтобы посмотрел только на меня.

И он смотрит – так долго, что время застывает. Один долгий миг перед тем, как навсегда уехать из царства Чхве.

Октябрь 2015 года

«РВАНЫЕ РАНЫ»5

Пакеты на миг остановились друг напротив друга, зависли, чуть покачиваясь, а потом опять начали кружить по пустому заднему двору. Один был заляпан грязью – кажется, на него кто-то наступил, а логотип «Ревайс» истерся в бесчисленных морщинах; другой, маленький и черный, приземисто полз под сдавливающим его ветром. Если некоторое время смотреть на то, как летают полиэтиленовые ошметки, можно ощутить что-то неприятное, словно сам ты – всего-навсего пустой скомканный пакет, которым управляет кто-то, тебе невидимый. Из-за угла, около которого стояли хлопающие крышками мусорные баки, вывернул Терновник и еще раз наступил на бледный «Ревайс». Хлоп – и все.

– Привет, пацан, – корявая ладонь опустилась на голову. – Бери полотенца.

– Тебя ждет Шэт. Она размахивала камерой и орала, что ты проклятый идиот.

– Опоздал. – Терновник посмотрел на часы, сдвинув широкие дуги бровей, выпуклые, как пластилиновые валики.

Терновник – это мой брат, если вы еще не поняли. Именно поэтому я могу стоять на заднем дворе «Гейта», где постоянно ошиваются торчки, обезумевшие от зрелища боя девки и прочий трущобный люд, тогда как вы точно обходили бы это место стороной. За спиной взвыло сотнями голосов – наверное, Файнс все-таки проиграл. И стоило столько выпендриваться и денег на рекламу тратить – все равно любому было понятно, что он слабак.

– Еще тебя ждет этот, – вспомнил я, почесывая заросшую голову и произнося последнее слово как можно более язвительно. – Будет, как обычно, клянчить…

– Это не твое дело, пацан.

В этот раз в голосе брата добродушия поубавилось. Он отодвинул меня с дороги и нырнул в темный коридор. Вся спина покрыта шрамами, а на руках красуются выжженные и вырезанные узоры, из ран превратившиеся в бледные полосы. За это его Терновником и прозвали – за то, что режет себя нещадно, как будто ему на ринге мало достается. Уродливый, как черт, череп здоровый, глаза узкие, а кулаки…

Я надеялся, что когда вырасту, стану таким же, но пока до этого далековато. Я опустил взгляд на сжатый кулачишко, потом перевел его на покрытый белесыми змеями шрамами кулак Терновника и только вздохнул.

– Су… – начала было Шэт, вскочив со стула, но брат быстро перехватил ее и положил на задницу здоровенную ладонь.

Вот ведь удивительно – он на гориллу похож, а стоило ему прикоснуться к Шэт, как та сразу затихала, шевеля ноздрями.

– Ты должен успеть, – намного спокойнее добавила она, протягивая одну руку к камере.

Некоторое время они так и стояли: Терновник сверлил ее маленькими глазками, посмеивался внутри, но Шэт этого не знала, это лишь я мог догадаться, ведь столько с ним прожил. Девица часто дышала, пытаясь вжать в себя грудь, которая касалась изуродованного живота брата. Побаивалась, но не убегала.

– Ну и сволочь же ты, Терновник, – наконец сказала Шэт и отодвинулась.

Пока она брала у него интервью и спрашивала, собирается ли он победить, что сегодня за бой, что за награда и прочую чепуху, я достал из шкафчика чистые полотенца, бутыль анестеза и расправил скомканную турнирную таблицу. Брат взял в руки любимые ножи и позировал перед камерой, словно какая-нибудь девка из рекламы, а Шэт приговаривала:

– Рожу, рожу пострашнее сделай. Они должны тебя бояться, должны тебя хотеть, – посмеивалась она, обходя его со всех сторон. – Из красивых парней получаются негодные бойцы, все это знают… Злее взгляд!

Иногда мне кажется, что Шэт – больная. Особенно, когда у нее так блестят глаза. Женщины не могут так переться от уродства, пусть даже оно и пахнет мускусом и потом. Хотя тут дело в крови, которая заставляет их изнемогать, бросаться на первого попавшегося. Азарт всех уравнивает – и аристократов из центра города, и еле насобиравших на билет бродяг, и шлюху, и мать семейства. Из зала доносились крики и отчаянный визг восторга. Наверняка зрительницы в ложах уже поскидывали лифчики, меня так и подмывало посмотреть, а то таращиться на худую, как доска, Шэт было неинтересно.

– Кай.

Я обернулся и поморщился. Шэт неспешно убирала камеру, а тут вдруг по-быстрому свернулась и исчезла, будто ее и не было.

Брат разминался, ножи сверкали, и удивительно было, как эта громадина умудряется так быстро двигаться. По имени брата никто не называл уже добрый десяток лет, а многие вообще не знали, что у него есть имя, но пришелец его прекрасно знал. В затхлую комнатушку ворвался запах лосьона и чистых волос. Я недолюбливал Мэриона – педик и имя соответствующее, но что поделаешь, если брату он нравится. Как-то я сказал Терновнику в лицо, что Мэрион – педик, так он так меня отделал, что я больше вообще об этом придурке не заговаривал. А я что… Все так говорят.