– Согласно договору – да, – привычно соврал я, потому что даже одного беглого взгляда на документ, подписанный кровью, достаточно, чтобы понять – мужика бесы кинули.
– А по факту?
Я отрицательно помотал головой. Бывший военный кивнул и налил ещё.
– Как на вас вышли?
– В больнице сидел, не знал, что делать, – хмыкнул Виктор Викторович, – а тут из кабинета выходит врач, солидный такой, в возрасте, старше меня. Очки, главное дело… Ну, спросил меня. Слово за слово. Он и говорит, есть вариант, но условия жёсткие. Ещё что-то нёс про жертвенность, родительский долг, христианское всепрощение, короче… я подписался. Думал, он же за мной и придёт.
– По идее, он и должен был бы прийти, – на минуту задумался я, поскольку что-то тут не складывалось.
Если этот прямолинейный дядька продал душу за выздоровление дочери, то почему за ним прислали меня, а не рядового пристава? Платить он не отказывается, скандалить не собирается, никаких чудотворных икон в квартире вроде нет, водка тоже не на святой воде, в чём подвох?
– Мне надо сделать один звонок. Подержите?
– Давай. – Он опрокинул ещё одну стопку водки и с привычной отцовской нежностью принял на руки моего малыша. Захария не заплакал, хороший знак.
– Альберт, привет! Не занят? Занят… ну мне пофиг, я на минуточку. Можешь пробить мне одну девушку по своим каналам? Я понимаю, понимаю… Но и ты пойми, дело срочное. Да хрен я клал на твою войну! Записывай или запоминай, Кондратова Анжелика Викторовна. Э-э-э, в какой больнице?
– Первая городская, – быстро подсказал хозяин дома.
– Лежит в коме, первая городская. Да. Очень надо! Ну извини, встретимся вечером – с меня капучино. Хорошо, два капучино. Хорошо, три. Не борзей, ангел… Жду.
Ждать пришлось недолго. Фактически он перезвонил минут через пять-шесть. Как я и предполагал, дело оказалось полной подставой. Причём для всех – для меня, для него, для неё и даже для того дебила на дорогой машине, что совершил наезд.
Вкратце: души бывают разными, нашим братом наиболее ценятся так называемые хрустальные, чистые и серебряные. Нет, я не буду вдаваться в тонкие элементарии, для того, чтобы объяснить всё наукоёмко и в деталях, тупо нет времени. И я не обязан, кстати!
Просто поверьте, что на душу девушки были свои планы у обеих организаций, и наша контора решила подставить подножку Небесам. Меня, как я понимаю, направили сюда с одной целью – послужить боксёрской грушей для ангелов быстрого реагирования.
Всё чудесно – бедная девочка лежит в больнице, благородный отец продаёт душу за её выздоровление, а она, очнувшись, получает всю полноту информации и соглашается на принесение в жертву себя, лишь бы спасти про́клятую душу отца. Ритуальное самоубийство в наших пенатах не прощается никому. Хрустальная душа отправилась бы в Ад…
Раздался звонок в дверь. Виктор Викторович молча передал мне зевающего Захарию и прошёл в прихожую. Я как-то не сразу въехал, что всё уже началось. В смысле худшее…
– Не открывай!
– Вот он, сволочь. – И счастливый военный лётчик втащил на кухню невысокого благообразного старичка в сером плаще и золотых очках на носу.
– Селестин, – презрительно фыркнул я, а мой сын сдвинул светлые бровки.
– Абифасдон? – поправил очочки так называемый врач. – Ты ещё здесь, ленивый увалень?
– Вы что, знакомы, что ли? – смутился хозяин.
– О, уважаемый Виктор Викторович, мы с Абифасдоном старые коллеги. Только в определённый век я вовремя сменил работу и пошёл в карьерный рост, а он так и остался дешёвым фигляром, приставом по вызову. Правда, дружище? Захария, малыш, заткни ушки.
Мой понятливый сын изобразил резкое засыпание, а я полторы минуты максимально отточенным запорожским, сечевым (он же самый яркий!) матом лепил в лицо этому подлецу всё, что я о нём думаю. Лучшей наградой после моей короткой речи было восхищённое лицо бывшего лётчика.
– Ладно, Абифасдон, мы ещё сочтёмся, – прошипел благообразный старичок, принимая свой истинный облик – худощавый демон, два с половиной метра ростом, весь в шипах и гнойных нарывах, с лосиными рогами и поганой крысиной мордой. – Я сам забираю грешника. А с тобой будет говорить твоё начальство. Последний дружеский совет – захвати побольше вазелина.
Он протянул длинную руку к хозяину дома, и мой сын тут же распахнул глаза. Не знаю, что было в его взоре, но я свободной рукой поднял табурет и шарахнул им Селестина по кумполу.
– Ты… охренел?! – пошатываясь, взвыл он. – Это мой грешник, он подписал бумаги. Отвали, дурак!
– Сожалею, но именно меня прислали забрать душу Виктора Викторовича Кондратова, – зачем-то влез я, прекрасно понимая, кому перехожу дорогу.
– Ты дважды дурак, друг мой.
– Тамбовский волк тебе друг, собака страшная!
Селестин встал и хлопнул в ладоши. Полы в комнате задрожали. Бывший лётчик, как ни странно, ни капли не испугался, а, наоборот, собрался с духом, поправил мундир, звякнув медалями, и, сунув руку в карман, вытащил наградной «макаров». Захария одобрительно угукнул ему, и дядька закрыл нас с сыном.
– Вон из моей квартиры или я стреляю!