Он повел их по залам. Дворец перестраивался в новом вкусе: на высоких лесах трудились рабочие, архитекторы, зажав под мышками скатанные чертежи, руководили мастерами, которые управлялись с угольниками и отвесами, а на антревольтах
{239}и люнетах {240}быстро работали с влажным гипсом забрызганные краской художники, ваяли богов и богинь, добродетели и пороки, героев и предков. Преображения. Бруно, засмотревшись, споткнулся о груду досок, и Джон Ди поддержал его за руку.«Где мы сейчас?» — спросил он синьора Страду.
«В центре Градшина», — ответил антиквар.
Страда отворил новые до блеска двери и пригласил их войти в зал.
Есть души, способные слышать гармонии, и есть неспособные; есть души, которые, раз услышав мелодию, узнают мотив, даже если его проиграют в обратную сторону, поменяют части местами, преобразуют в другую тональность. Значит, есть души, способные воспринимать геометрические построения, даже воплощенные в камне и гипсе. Джон Ди и Джордано Бруно одновременно узнали фигуру, внутри которой оказались.
«Тетрада», — произнес Ди.
Страда сложил руки за спиной и с улыбкой склонил голову.
Комната действительно была спланирована в форме тетрады — двух одинаковых квадратов с общим центром, один из которых повернут на сорок пять градусов относительно другого, образуя восьмиконечную звезду, в центре которой они и стояли. Тетрада изображала тварный мир и его четыре Стихии, соединенные четырьмя Свойствами: хладно-сухая Земля, хладно-влажная Вода, горяче-влажный Воздух, горяче-сухой Огонь. Вокруг них в нишах, образуемых восемью лучами звезды, стояли ящички, искусно изготовленные для того, чтобы хранить именно то, что в них и лежало; они были снабжены ярлычками и сделаны из подобающих материалов, так что содержимое почти сразу угадывалось.
«Может быть, откроем
Он провел их в одну из ниш. Выдвинул тоненький ящик и достал оттуда картину на жесткой пластинке, схожей с ломтиком блестящего дождевого облака.
«Алебастр», — сказал он. Казалось, из этого камня выточен и его блестящий череп. Из того же материала была изготовлена колонна на входе в эту часть комнаты.
«А что изображено?» — спросил Джон Ди.
«Андромеда, — сказал Бруно, сложив руки за спиной так, что запястье одной легло в ладонь другой. — Скала, к которой она прикована. Ее цепи.
«Чудовище, — сказал Ди; его взгляд наконец различил отдельные фигуры. — Вот. И Персей летит, чтобы освободить ее».
Призрачные пальцы синьора Страды перевернули пластину. Картина была и на обороте.
«Реверс», — сказал он.
«Тоже освобождение», — сказал Бруно.
«Да. Освобождение Ветров. Помните, у Вергилия».
{241}«Море и ветер, — произнес Бруно. — Значит, ее место здесь, между Воздухом и Водой».
«Да».
Обе стороны, обе картины изображали воздух и воду, повествуя также об оковах и освобождении из пут. Космический танец: в одном направлении лежал путь к порядку и твердым элементам, вдоль другой оси — к смыслу и страсти, к мысли об освобождении. Свобода. Нет свободы без прочных уз, без обязательств.
Бруно вышел из ниши Воздуха и Воды и вернулся к центру Тетрады. Он увидел, что на входе в каждую из ниш висит небольшой портрет. Он направился к самому северному, с которого начиналась и которым заканчивалась вся серия. Корявый, сучковатый старец; зубы выпали, рот провалился, кожа вся в наростах и складках, прищуренные глаза слезятся. Однако он не был подобен дереву или старой коряге (Бруно приблизился), но сотворен из дерева: старик оказался древним каштановым пнем, вместо волос — желтые листья, ухо — сломанная гнилая ветка, губы — трутовик.
Он являл собой Зиму. Старость. Засуху.
Бруно повернулся к северо-востоку. Там красовался мужчина, укутанный в меха. Нет, созданный из мехов, пушных зверей и прочих земных обитателей. Мускулы шеи — спина склонившегося быка. Глаз — открытая пасть лисицы; лоб — сидящий осел; щека — покатая голова слона, и ухо тоже слоновье. Ничего в нем не было, кроме зверей, самых настоящих зверей, но и лицо, ими составленное, оказалось настоящим; оно выражало подлинный ум, даже мудрость, и глядело на посетителя с узнаванием: мы с тобою схожи.
«Звери земные, — сказал Джон Ди, подойдя. — Ибо Земля — стихия Севера и Зимы».
Они обратились к востоку. Тамошний портрет являл множество ранних цветов: тюльпаны, кизил, фиалки,
«Весна», — сказал Бруно. Оттавио Страда подошел поближе и взглянул на нее, как глядят на знакомого; ведь это была его дочь Катерина — и одновременно весна, молодость и цветы.