Демонтаж народа

Во время перестройки идеологи перешли от «молекулярного» разъедания мира символов, который вели «шестидесятники», к его открытому штурму в операциях психологической войны. Интеллигенты-западники даже бравировали своим бесстрашием в манипуляции с символами, в солидных журналах прошел поток глумливых публикаций. Жизнь без символов, без опоры, в пустоте стала выдаваться за образец. Вот, популярный в годы перестройки философ Г. Померанц пишет в «Независимой газете»: «Что же оказалось нужным? Опыт жизни без почвы под ногами, без социальной, национальной, церковной опоры. Сейчас вся Россия живет так, как я жил десятки лет: во внешней заброшенности, во внешнем ничтожестве, вися в воздухе… И людям стало интересно читать, как жить без почвы, держась ни на чем» [81]. Жизнь «человека из подполья», без почвы, навязывалась всей России.

Хорошо известно, например, что Красная площадь — один из больших и сложных символов, выражающих космогонические (хорологические) представления русского народа об устройстве мира и России. На поверхности лежит и ее символический смысл, олицетворяющий связь поколений. Вот что пишет французский философ С. Московичи: «Красная площадь в Москве — одна из самых впечатляющих и наиболее продуманных. Расположена в центре города, с одной стороны ее ограничивает Кремль. Этот бывший религиозный центр, где раньше короновались цари, стал административным центром советской власти, которую символизирует красная звезда. Ленин в своем мраморном мавзолее, охраняемом солдатами, придает ей торжественный характер увековеченной Революции. В нишах стены покоятся умершие знаменитости, которые оберегают площадь, к ним выстраивается живая цепь, объединяющая массу вовне с высшей иерархией, заключенной внутри. В этом пространстве в миниатюре обнаруживает себя вся история, а вместе с ней и вся концепция объединения народа» [82].

На десакрализацию этого символа, изъятие его священного смысла было направлено много акций реформаторов, в частности, устройство грандиозного концерта поп-музыки на Красной площади — и именно 22 июня 1992 г. И чтобы даже у тугодума не было сомнений в том, что организуется святотатство, диктор телевидения объявил: «Будем танцевать на самом престижном кладбище страны». То, что в могилах на Красной площади лежит много ненавистных демократам покойников, несущественно. Цель — обесчестить святое для русского государственного сознания место (ведь не только Мавзолей наблюдал кривлянье, а и могила Василия Блаженного).

Особое место в универсуме символов занимают праздники, в том числе государственные праздники, когда демонстрируется связность народа и общая лояльность к государству. Искажение, принижение и разрушение образа праздников, давно уже вошедших в календарь советского народа и русских, стало объектом интенсивной и настойчивой кампании.

Вот, например, 1 Мая. Этот день стал праздником международной солидарности трудящихся. Праздник был связан с кровью и имел большой символический смысл (в 1886 г. в США была проведена провокация против рабочей демонстрации и казнены несколько анархистов). В России при пособничестве «независимых» профсоюзов стали называть 1 Мая «Днем весны и труда». 7 ноября, годовщину Октябрьской революции, Ельцин постановил «считать Днем Согласия». С целью инверсии этого символического праздника, для превращения его в день поражения, Ельцин объявил о запрете КПСС именно 7 ноября 1991 г., в день праздника, который был дорог большой части народа.

В праздник 8 Марта (Международный женский день) в 1992 г. центральное телевидение в программе «Вести» дало такой репортаж В. Куца: «Эту даму бальзаковского возраста звали так же, как героя пушкинского романа — помните: «Итак, она звалась Татьяна» Так отметили праздник 8 марта…» И далее — скабрезная история о том, как часовой ставропольской тюрьмы за 700 руб. провел к заключенным женщину. И высказано предположение, что военная прокуратура не будет раздувать это дело.

Итак, в маленьком эпизоде В. Куц успел мазнуть грязью сразу несколько дорогих для русского человека вещей: праздник 8 марта, давно утративший свое первоначальное идеологическое значение и вошедший в число национальных праздников, — образ женщины и праздника был увязан с проституткой; армию, которая была представлена в образе часового-взяточника и покрывающей его военной прокуратуры; Пушкина, чьи строчки о самом чистом женском образе в русской литературе ассоциированы с гадостью. Эта «загрязняющая способность» полуминутного телевизионного эпизода говорит о высокой квалификации психологов «российского» телевидения.

Сильнодействующим средством разрушения было осмеяние, идеологизированное острословие, имеющее своим объектом именно скрепляющие народ символы. Хазанов и Жванецкий, Задорнов и Петросян стали влиятельными реальными политиками. Поднимите сегодня подшивку «Огонька», «Столицы», «Московского комсомольца» тех лет — захлебывающаяся радость по поводу любой аварии, любого инцидента, любой неудачи государства.