День без Смерти (сборник)

Он поднимается, берет в свободную руку чемоданчик, и мы вместе перемещаемся в прежнем направлении до ближайшего поворота. Здесь мы поворачиваем на девяносто градусов, обходя таким образом угол моего симплекса. Подойдя к двери, ведущей в лачугу, которая примыкает к моей, Николя Криницкий опускает чемоданчик на землю, макает кисть в банку и очень тщательно выводит на дверях: “БУРОВ”. И вновь нагибается за чемоданчиком.

— Это еще зачем? — говорю я. — Мне одного дома достаточно.

Николя Криницкий в ответ довольно громко хихикает.

— Не вижу ничего смешного, — сердито говорю я. — Не нужен мне сей небоскреб. Хватит с меня и одного.

Николя Криницкий опять хихикает.

— А это, — заявляет он на всю улицу, — вовсе не для тебя.

— Если так, — говорю я, — то зачем же ты начертал на двери мое презренное имя?

Он внимательно оглядывает дверь сверху донизу.

— Что-то, Сашка, я не вижу, — заявляет он наконец в своей оглушительной манере. — Что-то я не вижу здесь твоего имени!

Нет, все-таки в них есть нечто… странное, скажем так. Я тыкаю пальцем в дверь, прямо в жирные черные буквы.

— А это, — спрашиваю, — что?

Николя Криницкий неподдельно изумляется. Да же плечами пожимает от удивления.

— Так это же, Сашка, — заявляет он громогласно, — не имя. Это, главное, фамилия, я вот что тебе скажу.

— Но фамилия-то моя?

— А вот это, — заявляет он, — с какой стороны посмотреть. С одной стороны, Сашка, фамилия, конечно, твоя. Зато с другой, главное, она и не только твоя!

— Но моих-то здесь никого нет! — говорю я.

— Ничего, Сашка, — заявляет Николя Криницкий с внутренней убежденностью. — Ты, главное, не огорчайся, я вот что тебе скажу. Прилетят, они, никуда не денутся.

— Да у меня в семье никто никогда не летал!

— Как никто? — удивляется Николя Криниц, кий. — А ты?

Никаких сил у меня не осталось терпеть такое.

— Знаешь, — говорю, — надоели вы мне все как не знаю кто. Осточертели со своими шуточками. Чихать я хотел на ваши шуточки. Вот что — снимите мне бот, и я лечу на орбиту, только вы меня и видели.

Минуты две Николя Криницкий переваривает это сообщение.

— Зачем ты, Сашка, — заявляет он наконец обиженно, — с друзьями-то так обходишься? Ведь мы с тобой по-хорошему. Никаких, главное, шуточек. Ведь ты не очень много летал с Никитиным?

Я постепенно остываю.

— Немного, — говорю. — Четверть рейса.

— Так вот, — победоносно заявляет мне Николя Криницкий. — Неужели, Сашка, за оставшиеся три четверти рейса ты не успеешь сюда еще раз прилететь? Я тебе вот что скажу со всей ответственностью: успеешь, и даже неоднократно!

Подобные нелепости обычно лишают меня последней способности к сопротивлению. Я начинаю на все реагировать легкомысленно, и даже отсутствие логики в происходящем перестает меня угнетать.

— Но для того, чтобы сюда прилететь, — говорю я, вступая тем самым в совершенно бессодержательную дискуссию, — мне необходимо, как минимум, отсюда улететь!

Минут пять Николя Криницкий смотрит на меня широко раскрытыми глазами — настоящий памятник Его Величеству Удивлению, — потом ставит чемоданчик на землю и хлопает себя по лбу освободившейся рукой.

— Я же, Сашка, — заявляет он на весь лагерь, — совсем забыл! Ведь ты же еще не знаком, главное, с нашей эмпирической теорией!

С такими словами он опускается на свой чемоданчик и жестом хозяина указывает мне на крыльцо. Я послушно усаживаюсь, приготовившись слушать. Но Николя Криницкий не успевает даже рта раскрыть, потому что перед нами появляется Роберт лже-Миронов. Появившись, он начинает разглядывать меня так, будто впервые видит.

— А где остальные? — вопрошает его Николя Криницкий.

Роберт лже-Миронов делает рукой жест — сейчас, мол, придут — и говорит, обращаясь ко мне:

— Так вы, значит, и есть Александр Буров.

— Сашка, — поправляет его Николя Криницкий. — Сашка его зовут.

— Да? — говорит Роберт лже-Миронов. — Странно, вы же первый. Ну ладно, будем знакомы. Борис. Борис Миронов.

И протягивает мне руку. Я автоматически ее пожимаю.

— Вас же звали Роберт?

Он отрицательно качает головой, сжав губы в широкой усмешке, а его голос произносит где-то за моей спиной:

— Да нет, его зовут Борис. Это я Роберт.

Я медленно оборачиваюсь.

Там, широко ухмыляясь, стоит еще один лже-Миронов. Некоторое время я не могу сказать ни слова. Только мой взгляд, как маятник, молча переходит с одного на другого.

Тщетно. Передо мной стоят два совершенно одинаковых охотника на жабов. То есть они, конечно, не совсем одинаковые. Волосы у одного подлиннее. Один побрит, на лице другого щетина. Да и одеты по-разному. Роберт — в ковбойку с закатанными рукавами и легкие штурманские брюки. На Борисе, наоборот, — штурманка и джинсы. Сходство тем не менее поразительное.

Потом я вспоминаю, что есть такая штука, как близнецы, и спрашиваю у лже-Миронова:

— Вы братья?