День дурака

Наш Всевышний Президент!

Да святится имя Твое, да пребудет воля Твоя яко за рубежом и в нашей стране, хлеб наш насущный даждъ нам днесь и еще кожаные футбольные мячи.

Наш всевышний, всемогущий, вездесущий и всеведущий Президент, мы слепо любим Тебя. Никакими словами нельзя передать, насколько Ты всепрекрасен. Это честь, что Ты позволил нам, словно червям, ползти по пыльной дороге социализма. Мы любим произносить имя Твое, зная, что ты можешь одним лишь мизинцем Твоим

– хоть и мизинец Твой велик – стереть нас в порошок так, как соль заставляет таять снег. Ты вел наших смелых героических партизан против бездушных язычников, немцев из капиталистической Германии, которые даже сейчас сбивают наших братьев с пути истинного, чтобы они работали на их заводах. Ты сделал нас всех действительно равными, проливая кровь в многочисленных битвах, и всегда так смело сражался с немецкими войсками, что им ни разу не удалось схватить Тебя – чтобы никто из нас не погиб и все мы жили в удивительной, прекрасной, поразительной, изумительной милости Твоей, дабы вечно восхвалять Тебя, пока мы живы.

Спасибо. Слава Тебе, слава, которую нельзя охватить ни человеческим, ни божественным разумом!

Смерть фашизму и свободу людям!

Твой верный червь,товарищ Иван Долинар.

Торжествуя, Иван сдал письмо учительнице, которая, не откладывая дела в долгий ящик, прочла его. Она побагровела и завизжала:

– Ах ты негодяй, ну-ка иди сюда! Как ты посмел насмехаться над самим президентом?! Какой цинизм! Вот уж не ожидала такого от ребенка!

– Но я уверен, что это лучшее письмо во всей Хорватской социалистической республике. Президенту понравится.

Учительница разорвала письмо на клочки и велела Ивану стоять в углу на коленях на рассыпанном зерне, пока остальные ученики тренируются упрощать дроби. Она написала еще одну гневную записку матери Ивана, но в этот раз Иван сам подписал ее. Возвращаясь домой, он проходил мимо магазинов, банков, турецких бань, пивных, и отовсюду на него сурово смотрели портреты Тито, а вокруг шатались пропахшие табаком солдаты и полицейские.

4. Иван выясняет, что мир – это огромный трудовой лагерь

Пораженный жестокостью мира взрослых, Иван спрятался в тени деревьев. Он проверял свою смелость, перепрыгивая с ветки на ветку и с дерева на дерево. Гуляя по городскому парку, Иван дышал полной грудью, наслаждаясь свежим результатом фотосинтеза. Он пробирался через спокойную зелень парка, полную щебетания птиц, мимо памятника партизанам. У партизан были острые носы, тонкие губы, высокие скулы, крупные и узловатые руки. Все их черты казались какими-то угловатыми – смесь социалистического реализма и фольклора. Такие памятники можно увидеть в большинстве восточноевропейских городов, причем чем больше город, тем больше и сам памятник, изготовленный на заказ. Однако в низоградской версии было что-то необычно свирепое, лица героев горели устрашающе фанатичной ненавистью. Иван был уверен, что памятник – просто уродство, но его восхищала мощь, переданная скульптором, и иногда он подолгу смотрел на бронзовые мускулы, размышляя, сможет ли когда-нибудь нарастить себе такие же, большие и четко очерченные.

Монумент возвел Марко Ковачевич, скульптор, получивший образование в московской Академии искусств и состоявший в рядах компартии еще до войны, когда это было опасно. Во время войны он сражался против фашистов и получил несколько медалей. А после ее окончания партия поручила Марко возвести памятник павшим. Он получил за это так мало, что с трудом смог покрыть свои расходы.