День гнева

- Тем, кто опасается, что непутевая Алуся где-нибудь кому-нибудь так, между прочим, ляпнет о том, что узнала совершенно по-посреднически случайно и чему значения не придавала. И этот ляп лишит их привилегии, больших бабок, а, может быть, и жизней. Имеет ли смысл им давать полную свободу даровитой артистке резвиться, как она хочет? Лучший же способ лишить свободы - лишить жизни. Такова их профессиональная логика, Алла, долбил в одну точку Смирнов.

- Ну, а если я расскажу вам все, что вы хотите от меня узнать, то три старичка и один пожилой дядечка образуют вокруг меня непробиваемое Суворовское каре и защитят от самого страшного ворога?

- Гляди ты, сколько слов мудреных знает! - искренне удивился пожилой дядечка Кузьминский.

- Не совсем так, Алла. - Смирнов был терпелив и нежен, как зубной врач. - Если они узнают, что сведения, смертельно страшащие их, известны не одной только Алусе, а целому ряду заинтересованных лиц, то убийство известной артистки им ничегошеньки уже не дает. Убийство - страшное дело, Алла, и даже убийцы, по возможности, стараются его избегать.

- Что вы хотите от меня? - серьезно спросила Алуся. Аргументация Смирнова, казалось, произвела на нее впечатление.

- Ответить на несколько вопросов по курдюмовским и, естественно, по твоим связям.

36

Бабье лето, уходя, баловало народонаселение Подмосковья вовсю и ненавязчивым желтым солнцем, и нежно выцветшим, будто продернутым серебряной нитью, голубым небом, нивесть откуда еле ощущаемым теплым ветром, и золотом - на деревьях, на земле, в полете - листом. Золото листьев было всех сортов и оттенков: от тяжелого густого червоного до блестящего, как надраенная солдатская пряжка: поддельного африканского.

Прикрыв от солнца длинным козырьком каскетки заметные свои глаза, он в непроизвольной неге прогуливался берегом известной среднерусской речки Клязьмы. Удобнее гулять было бы по той стороне, что называется высокий берег: там и берег выше, там и грунт потверже, там и симпатичная тропка пробита.

Но ему хотелось гулять именно по той стороне, и он гулял именно по этой стороне, путаясь в высокой серой пыльной траве и часто попадая ногами, обутыми в подходящие для этого дела почти доходящие до икр кроссовки, неожиданные ямы и ямки.

Ему предоставили полную схему ежедневных (с возможными и контролируемыми отклонениями) скупых передвижений Василия Федоровича. Самой для него привлекательной частью схемы оказалась ежедневная (исключая экстроординарные пропуски) пробежка-отвлечение (от непосильных трудов, вечно утомленного банкира вдоль Клязьмы, пробежка, которая давала ему, как он утверждал в кругу друзей, заряд энергии на весь следующий день.

Василий Федорович, естественно, бегал симпатичной тропкой по твердому грунту на той стороне, а он искал удобного для себя местечка на этой. Клязьма повернула, ушла от домов дачного поселка и вышла на простор. На том, высоком берегу, фундаментальный забор санатория, за бетонными плитами которого густой лес, на этом - широкая пройма, заросшая местами саженцами, да еще в целых листочках орешником. Орешник рос кустами, а через несколько куп от него шла очень приличная и мало пользуемая автомобилистами асфальтовая полоса, ведущая на основную трассу.

Именно здесь, вот на этом двухсотметровом отрезке его место. Он трижды отмерил эти двести метров, оценивая достоинства и недостатки двух, похожих на взрывы зарослей орешника. Выбрал, наконец, и отправился в Москву пить пиво.

37

Вечером он осторожно спустил с асфальтовой полосы свой "жигуленок" на дальнюю обочину и поставил его так, чтобы не было видно номеров. Из багажника вынул рабочий кейс и складной велосипед, которым не воспользовался: к облюбованным кущам он шел пешком еле заметной тропкой, пробитой мальчишескими босыми ногами, кейс и велосипед он нес в руках.

Обустраиваясь в кустах, он позволил себе для уверенности в предстоящем успехе негромко и игриво напевать:

- Знаю я одно прелестное местечко:

Под горой там маленькая речка!

Он любил изредка пошутить. Ему нравилось шутить в подобных обстоятельствах. Не ломая и не вырубая ветвей, он, очень напрягаясь и затратив массу сил, выдавил, можно сказать, себе удобное гнездо в частых, упругих неподатливых ветвях. Сделав дело, позволил себе отдохнуть в полной расслабке: разуться, снять штормовку и вздремнуть минут пятнадцать... Даже легкий сон увидел: он плывет брассом, осторожно разгребая перед собой золотые кувшинки.

Очнулся, глянул на часы. До банкирского пробега, если ничего не случится, оставалось сорок минут. Он раскрыл кейс.

...Василий Федорович бежал впереди, а охранник сзади. В оптический прицел был отлично виден фирменный наряд немолодого спортсмена: розовые с желтым и черным трусы, верноподданические бело-сине-красные гольфы, черная с золотом футболка и, конечно же, кроссовки "Рибок". Охранник ограничился темно-синим с красными полосами тренировочным костюмом.