День гнева. Новая сигнальная

Я сразу перешел на свою сторону улицы, потому что этот переход был для меня самой трудной частью пути. Я боялся, что упаду и не встану, а возле забора чувствовал себя увереннее.

Проходя мимо дома Моховых, я бросил взгляд в раскрытое окно кабинета. Андрей и Валя стояли рядом и смотрели на стол. Наверно, ждали моего появления.

У меня в ушах колоколом отдавался стук сердца, и при каждом движении оглушал пронзительный свист. От страшной жажды пересохло во рту, и весь поселок то краснел, то бледнел в глазах.

Помню, с какой тоской я смотрел на своего друга. Он ничем не мог помочь мне, если бы и знал о моих мучениях. Никто из людей не мог мне помочь.

А в поселке все жило прежней мирной жизнью. Было раннее воскресное утро, люди собирались на пляж, на озера. Никто, кроме Андрея с Валей, не видел меня, и никто не знал о трагедии, которая развертывалась здесь.

Дома я съел консервы – жесть резалась ножом, как бумага, – напился и сделал запись в дневнике:

«То же число, 25 минут 5 секунд девятого

По-видимому, скорость жизни у меня в девятьсот раз превышает нормальную. Может быть, и больше.

От шоссе по направлению к станции идут мужчина и женщина с большим красным чемоданом. Когда они дойдут до моей калитки, я уже умру».

После этого я забрался в ванну и, лежа на животе, с яростным наслаждением стал поедать густое желе – воду.

Я ждал смерти. Мне было только очень жаль, что я не сам сознательно пошел на такой опыт, что эта неведомая сила случайно захватила именно меня.

Помню, что мне в голову вдруг пришли строчки из Лермонтова:

Под снегом холодным России,Под знойным песком пирамид…

Может быть, оттого, что меня палила эта страшная жара, я терял сознание и держался за эти стихи, как утопающий за соломинку.

Под знойным песком пирамид…

И затем я услышал стон. Человеческий стон.

Наверно, этот звук раздался раза три, пока я понял, что это такое.

Я приподнялся, отчего всю спину охватило жаром, и выглянул через край ванны.

На полу в коридоре лежал Жора. Я сразу узнал его по полосатому пиджаку, хотя этот пиджак был весь в клочьях и местами прогорел.

Это удивительно, но, видимо, человек никогда не может так заботиться о себе, как он заботится о других.

Не понимаю, откуда у меня взялись силы, чтобы вылезти из ванны и подползти к Жоре. Когда я его перевернул на спину и увидел его красное, распухшее лицо, я понял, как должен выглядеть я сам. Это было не лицо – заплывшая красная масса со щелками-глазами и черным провалом рта.

По всей вероятности, увеличение скорости захватило его во многих километрах от поселка. Он почувствовал, что труднее становится двигаться, что невозможно напиться и наесться, и испугался. Может быть, он пробовал получить помощь от людей, живущих обычной жизнью, и, когда понял, что от них нельзя чего-нибудь добиться, вспомнил обо мне.

Вспомнил и решил, что только я смогу его понять и ему помочь.

По-моему, последние метры к дому он проделал уже почти слепым, на ощупь.

Я знал, что ему нужно было в первую очередь. Втащил его в ванную и попробовал эмалированной кружкой собрать воды со дна ванны. Но кружка только состругивала длинную стружку воды, которая закруглялась в воздухе и медленно опускалась обратно на дно.

Тогда я стал собирать воду горстями и совать ему в рот. Он жадно глотал это желе.

Потом глаза его чуть приоткрылись, и вы представляете, что я увидел в них? Слезы! Слезы от боли. Он ведь был очень обожжен.

Я сорвал с его спины дымящиеся лохмотья пиджака и рубашки, втащил его в ванну и сунул щекой в остатки воды на дне.

Потом я сказал себе, что должен дать ему поесть. Я понимал, что, если не сделать этого, он просто умрет через час. Я чувствовал это по себе.

Я выгреб себе из ванны несколько горстей воды и, стиснув зубы, побрел в ларек. Не знаю, отчего, но я был уверен, что дойду туда и вернусь с консервами для Жоры.

В саду я навалился грудью на плотный воздух и пошел напролом. Грудь и плечи палило огнем.

Дойдя до калитки, я огляделся. Прохожие с красным чемоданом были метрах в тридцати от меня. Они шли тут уже так долго, что я привык воспринимать их почти как часть пейзажа. Напротив, в саду Юшковых, их сын стоял с поднятыми руками. Рядом с ним домработница Маша уже несколько часов подряд снимала с веревки пеленку.

Самое трудное для меня было пересечь улицу. Собрав все силы, я сделал первый шаг, затем второй. Помню, что я довольно громко стонал при этом… И вдруг…

И вдруг…

Я даже не сразу понял, что происходит.

В плечи и в бок мне задул свежий ветер, мужчина и женщина слева сдвинулись с места и кинулись ко мне с такой ужасающей скоростью, что мне показалось, они собьют меня с ног своим чемоданом. Пеленка вырвалась из рук Маши и птицей полетела по направлению к станции. Сын Юшкова с быстротой фокусника стал приседать и выбрасывать руки в стороны.

В уши мне одновременно ударили очень громкий звук рояля и шум прибоя на заливе.

Спящий мир проснулся и ринулся на меня.

Помню, что первым моим чувством был панический страх.