День и ночь, 2009 № 01–02

Роман Солнцев был первым увиденным мною писателем с сотовым телефоном. Тогда «мобильник» был, скорее, предметом роскоши, нежели повседневным средством связи. Он ассоциировался с «новыми русскими», а никак не с писателями, удалёнными от денег, как Луна от Земли. За Романом подъезжала машина, в самолёте прикупал «мизирчик» с коньяком. Этот маленький шик, как мы, молодёжь, это видели — вписывался в программу «умеет жить» тех лет. Как он добивался этого? Бог весть. Но всегда выглядел первым, успешным, красивым.

И как-то не связывался такой имидж с усталым, вынужденным «Алло», после которого не хотелось ничего говорить, хотелось извиниться, что побеспокоил, оторвал от дел.

Господи, в этом «Алло», которое звучало скрипло и обречённо, проносились бремена забот и неудач. А через пару часов, при встрече, уже другой, «успешный», человек с какой-нибудь присказкой, безобидной подковырочкой, с историей про какого-то пьяного поэта, подвижный, энергичный.

Домодедово. Услуга авиакомпании — автобус для пассажиров до первой станции метро. Пассажиры получают багаж, автобус ждёт. Стоим. Минут через десять ожидания первый вскрик, почти всхлип: «Миша! Может, на такси поедем! Не могу столько ждать!». Не более десяти минут на одном месте. Это было выше его. Ему было нужно постоянно стремиться куда-то, спешить, торопиться. Успеть. И ушёл стремительно, быстро и неожиданно. Успел многое. Чего не успел — не сказал.

Конец октября 2008 года. Переставляем на работе, в библиотеке, книжный фонд. Стою на стремянке, захватил книг больше, чем надо было. Одна книжка выпала. Поднял с пола. Роман Солнцев. Отряхнул, поставил в тесный ряд других. Отхожу на пару шагов. Другая книжка выпадает из ровного стройного ряда. Без видимых причин. Поднимаю. Старенькая, с надорванным переплётом. Роман Солнцев. Через несколько дней случились неприятности по писательской части. С чиновниками. Не любил их Роман. Предупреждал, что ли?

г. Красноярск

Гамлет Арутюнян

Я стану дождём

С тех далёких времён,Когда мама жила в захолустье,Утекла не одна Енисейская буйно — вода.Если глянешь на север.

Ещё так далёко до устья.И суровую водуПроцедят не раз невода.В неводах этих ночьИ небесные звёзды врассыпку.В неводах этих плен,Крик мятежного сына в ночи.И — кричи, не кричи —Не отменят сибирскую ссылку.И — моли, не моли —Далеко от деревни врачи.Слёзы высохнут сами собой,Но останется боль и усталость.Вновь забрезжит рассвет

В этом Богом забытом краю.И к подушке, намокшей от слёз,Ты тихонько прижалась,Осознав, что и вправду —У обрыва на самом краю.Ты засни хоть немного,Хоть чуточку веки сомкни.За тобой сыновья —Три сердечка вблизи бьются ровно.За тобой твоя дочь —Кареглазая, нити ресниц.За тобой твоя рана,Зашитая нитью суровой.Время вылечит боль,

Лишь останется горький осадок.И не станет его.Ты забудешь совсем про беду.Вот кончается век.Мама что-то ворожит у грядок.И с седой головойК этим грядкам я тоже приду.Если глянешь на север,Ещё так далеко до устья.А холодную водуВсё цедят и цедят года.С тех далёких времён,Когда мама жила в захолустье,Всё прошло, унеслось,

Не оставило даже следа.Я стану дождём,Любящим свою землю.Не тем летним,Сиюминутным шалунишкой,А дождём — тружеником,Дождём, которым нагруженыТяжёлые баркасы туч.Я выпаду там,Где от жаждыСгорают посевы,Где высохли рекиИ рыбы ждут разлива,Где среди многихПритулился твой огородик, мама.