День и ночь, 2009 № 01–02

Этюд осенней нежности

Электрической нежностью усталые пальцыПробегают по телу в поисках света.Сегодня ты волен на веки остаться,Чтобы продлить это тёплое лето.Паутинки в глазах нитями страсти,Жёлтые листья шуршат под ногами.Мы погадаем на счастье — несчастье,Мы сплетём паучков с волосами.Рука, и в руке красной рябинойПоследняя капля алого солнца.Хочешь? Захочешь? Я буду красивой

Шорохом-шёпотом рыжего клёнца.Я растворюсь в сине-пепельном небе.Будешь смотреть сквозь раздетые веткиКак по мне катится жёлудь —Осенью солнце стиснуто клетке.Электрической нежностью усталые пальцыПробегают по телу в поисках света.Сегодня ты волен навеки остаться.Хочешь продлить это тёплое лето?

Липецкая область

Дмитрий Бобылёв

По листьям сада

Продавали небеса

На брезентовой перчатке.Там, на пальце, у заплатки,Испаряется роса.Оседает на глаза,Разъедает мою душу.Я опять тебя не слушал,Что же мне ещё сказать?Пока ещё можно ходитьПо беспространственным улицам,Где дедушка-ясень сидит,Где окна горячие жмурятся.Пока ещё липнут к лицу

Душистого тополя перья.Тебе и усталость к лицу,А мне так легко поверить.

Осень

Обиженный на листопад,Кот умывается лениво,А за окном неторопливоНесут в ведре топить щенят.Я дожевал свой бутерброд —Немного чёрствый, вот досада!Старуха шла по листьям садаС пустым ведром и без забот.Куда вы бежите?

Пусть ливень идёт!Он должен, — вы только поймите!Дождь тоже способен растапливать лёд, —Зачем вы его не хотите?Милее крапива, да тлен, да бурьян? —Ну что же, пусть будут, как данность.Но отчего ж я настойчиво пьянИ небу несу благодарность?

г. Серов

Андрей Белозеров

Наташин день

Квартира была на первом этаже — ближе к землице-матушке. Песок мело от вечных новостроек напротив — он ввинчивался в щели и ложился на подоконники ровным слоем. В окнах завсегда недостаток света — решётки его скрадывали, и кусты на газоне, и нависший неподъёмной хмурой бровью балкон, что на втором. И вязкий полумрак, словно пыльные застиранные тряпки, развесился по комнатам. Всякая вещь здесь по-особенному быстро ветшала. Ветшала, и ежели рвалась, то рвалась не по шву, а где-то посередине, распадаясь на нити и выпуская клубочки пыли из разрушенных волокон ткани. Лихо, за сезон, выцветали и покрывались катышками футболки и топики — словно сворачивается в кипятке скисшее молоко — так они, эти катышки, скоро образовывались, лопались каблуки, запятники отходили от подошв, и стельки стирались до бумажного задубевшего дна, в которое въедалась пластилинообразная чернота от носков. А уж сами носки во мгновение ока бывали съедены такой обувью, пары их дюжинами регулярно и безвозвратно ухали куда-то в бездну, в параллельные миры, сокрытые в неприступных пыльных норах задиваний и закреслий. И вот пришёл ты, допустим, вечером после работы и разулся, и ходил по полу в тех носках, а они непременно к полу липли, даже непонятно, от чего больше — ибо они и сами становились липкими от дневного пребывания во влажном измочаленном обувном нутре, и липок был линолеум на полу — то сок прольётся, то ещё что, и кошки непременно повсюду это разнесут. Трое их было: две трёхцветные и рыжий кот. В народе говорят: трёхцветные приносят счастье, а рыжие — достаток. Но шёл ты, и не было подле ни счастья, ни достатка, а лишь носки твои липли, обрастали кошачьей шерстью, как паучий кокон, в котором влажно переваривается муха.