День, когда мы будем вместе

– Представляю себе этот ваш отдых у моря: два господина имеют на перегонки одну мадам, а мадемуазель в перерывах исполняет для них вокализы и смущает изощренными желаниями – чтоб вы все были живы и здоровы! – на манер тоста провозгласил профессор Перчатников, потом вдруг посерьезнел и, вздохнув, завершил: – Извините, Тимофей Бенедиктович! Я просто как-то так… по-мужски, что ли, позавидовал вам, и упустил из вида, что все никак уже не будут живы и здоровы. Кстати, что стало за эти годы с паном Гжегошем и Лидией?

– Не знаю, – ответил я. – Пан Гжегош сидит, возможно, с клюкой на скамейке в парке и критикует нынешнюю власть в Польше, а Лидия, как и положено постклимакстерической тетке, ходит по салонам красоты. А, может, их прах уже удобрил землю, и…

– Первый вариант мне понравился больше, – перебил меня исследователь, – но коли речь пошла о потустороннем мире, ответьте мне на еще один крайне важный вопрос: вы в п о л н е уверены, что Агнешка окончательно и бесповоротно умерла тогда, тридцать лет назад?

Я сразу же собрался что-то сказать, но не смог. О чем он спрашивает, подумал я. Разве есть люди, которые умирают не окончательно и не бесповоротно?

– Это обнаружила Лидия, – сказал я после долгой паузы. – Она не дышала. А потом было следствие. Меня тоже допрашивали. Если следователям больше нечего было делать, как развлекаться таким образом…

– Смерть наступила от естественных причин?

– Говорили что-то о сердечной недостаточности…

– Вы были с ней накануне вечером?

– Нет.

– Следователь нашел этому подтверждение?

– Да. Я был гостем одной супружеской пары, кажется, из Мурманска. Или из Петрозаводска.

– Странно, – сказал задумчиво Перчатников. – Вам оставалось общаться два с половиной дня, а вы пошли в гости к какой-то супружеской паре из Мурманска или Петрозаводска. Может быть, вы навестили ее после гостей?

– Они жили в одном номере с Лидией…

– Но то цо? Лидия, судя по всему, была еще той шляйкой, и ее вполне могло не быть дома.

– Но она была дома, черт вас подери! Агнешка неважно себя чувствовала, – вскричал я и шлепнул больно по колену ладонью.

– А откуда вы это знаете? – быстро спросил допрашивальщик. – Вы что – туда заходили все-таки?

Он вскочил на ноги и пошел к столу – вроде как в укрытие. Выражение лица у него было противным, подленьким.

– Что вы хотите? – спросил я, потирая коленку. – Что вы хотите от меня?

Он сначала взял в руки объемную вазу и, вроде бы разглядывая причудливые узоры на ее боках, сказал громко и четко, как прокурор на заседании суда:

– Я хочу исключить вероятность того, что это вы ее задушили во время любовных утех. То есть, не в прямом смысле задушили, там бы асфиксию поймали, но, выполняя ее просьбу, поспособствовали остановке сердца. Не двигайтесь! Я нажму кнопку, и тотчас войдет охрана.

Обратно в кресло я не сел, а свалился, как мешок с мукой. Первое, что мне пришло на ум после короткой вспышки ярости: не собрать ли мне вещички и не дернуть ли отсюда, пока я не уменьшил количество отечественных профессоров минимум на одну единицу? Живой еще покуда профессор тотчас подал голос, точно знал, о чем я думаю:

– Глупо бросаться на меня и глупо уезжать, не пройдя и полпути. Мы пройдем весь путь и избавим вас от чувства лжевины.

– Вы меня избавите? – устало спросил я.

– Не мы – о н а, – сказал человек с той стороны стола. – Эльфы рано или поздно возвращаются сюда.

– И на здоровье, – одобрил я механически. – Только причем здесь Агнешка?

– Да притом, что она была к л а с с и ч е с к и м эльфом! – торжественно объявил Перчатников – будто козырного туза незаметно достал из рукава и бросил на стол. – Не верите мне, поговорите с профессором Ленхофом. Это он выдвинул и обосновал гипотезу, согласно которой легендарные, загадочные эльфы всего лишь люди с синдромом Уильямса. Теперь идите и выпейте чего-нибудь покрепче воды. А потом сыграйте в мою честь «Portreit of Jenny». Вы ее, конечно же, знаете. Она о девушке-эльфе. У меня есть запись Рэда Гарленда, но он играет для кого-то другого, а мне хочется, чтобы кто-то сел за фоно и сказал перед тем, как начать играть: «Исполнение этой композиции я посвящаю профессору Перчатникову». Сделайте это, Тимофей Бенедиктович! Поверьте, я этого заслуживаю.

Когда я выходил из его кабинета, то чувствовал себя постаревшим лет на двадцать. Мне никогда не нравился образ надутого и покрашенного в веселенькие тона презерватива на ниточке после того, как его прокололи, однако, на сей раз именно он и стоял у меня перед глазами…

Глава шестая

Вернувшись к себе в номер, я первым делом решил напиться, благо у меня в услужении еще пребывали два джонниных братца – номер пять и номер шесть, но пригубив стакан, отставил его, сам не зная, почему. Быть может, потому, что мне предстояло осмыслить сказанное профессором, хотя в этом случае напиться следовало тем более.

От тяжких раздумий временно спас меня Антип. Постучав в дверь и получив приглашение войти, он с порога еще спросил:

– Ну, что – были у профессора?

– Были, – ответил я, доставая второй стакан.

– И как…?