День, когда мы будем вместе

Полдня, до того самого момента, как появился Антип с профессорским халатом, я пробездельничал, если брать во внимание сугубо физический аспект. Но мысль моя работала, да так лихо, что очень скоро мне стало тошно от самого себя и требовалось сделать нечто, чтобы придти в относительную норму. Я огляделся вокруг и увидел темный пузырек с настойкой, решительно взял его за горло и вылил содержимое в унитаз, но даже это не спасло меня от дум о леди Памеле. Я все тщился представить, как через несколько часов увижу эти некогда мертвые глаза, коснусь этой хладномраморной руки, услышу этот голос из небытия…Терпение мое наконец лопнуло, и я достал бутылку виски, к которой вроде как бы зарекся сегодня прикасаться.

Величайшая заслуга алкоголя состоит в том, что он примиряет вас с действительностью, чаще всего, мрачной. И впрямь: через четверть часа я думал уже о том, как выглядит леди Памела, какие у нее волосы, каковы ее рост и фигура… Где-то за час до обеда я привел себя в порядок с помощью нескольких упражнений и контрастного душа и чувствовал себя вполне сносно, учитывая то, что все, принятое мною в нарушение данного слова, давно было разложено на составляющие в моей частной химлаборатории и с позором выгнано из организма. Одежда моя была мало похожа на профессорскую, но халат должен был скрыть этот недостаток.

Антип появился раньше, чем я ожидал, положил на кресло маскировочную одежку, которая оказалась мне тесноватой, и сказал, что профессор Перчатников с нетерпением ждет профессора Некляева у себя в кабинете.

Едва мы вошли в кабинет, как хозяин спросил:

– Почему вы такой насупленный, Тимофей Бенедиктович? Неужели здоровый образ жизни на вас так действует?

– Давайте-ка к делу, коллега, – сказал я, усаживаясь напротив него.

– Ну, к делу так к делу, – согласился весело Перчатников. – Сейчас звонил доктор Сингх, они уже едут из аэропорта. Антип Илларионович, голубчик, пойдите встретьте их, а мы пока с коллегой обсудим кое-какие научные проблемы. Вы, Тимофей Бенедиктович, пользуетесь уже в своей практике… – и тут он назвал, видимо, какой-то новый препарат, чье написание состояло из полутора десятков букв, выговорить которое я едва ли смог бы даже по бумажке.

– Нет, – ответил я без раздумий. – Мы не лезем поперек батьки в пекло. Посмотрим сначала, что у других получится.

– Вы всегда отличались здоровым консерватизмом, и в этом отношении вполне можете считаться моим учителем, – с улыбкой признался Перчатников. – Ну, что ж, Тимофей Бенедиктович, вы сейчас больше похожи на профессора, чем я. Итак, коллега, вы серьезны, деловиты, немногословны… – и он снова принялся объяснять, как мне нужно вести себя, и, возможно, делал бы это до морковкиного заговения, если бы в дверь не постучали и тотчас в нее не вошла бы представительная депутация: вначале леди Памела, затем доктор Сингх, а в хвосте Антип – следопыт.

Мы с Перчатниковым поднялись с кресел, и хозяин широким шагом направился к гостям, улыбчиво приветствуя их на ходу.

Как ни странно, однако, глаз мой лег поначалу не на леди Памелу, что было бы естественно, а на доктора Сингха, что было противоестественно, но уж больно живописно он выглядел! На нем был национальный наряд с чалмой, он был невысок, упитан и вездесущ. Лицо его напоминало сплющенный глобус, так что щеки, скорее всего, можно было видеть из-за спины.

Леди Памела выглядела именно так, как и должна была выглядеть в моем представлении классическая английская леди: стройна, горда, изыскана, несуетлива и в меру приветлива. Волосы ее имели рыжеватый окрас и удивительным образом гармонировали с чистой, белой кожей и фарфорово-тонкими чертами лица. Лет ей по моим подсчетам было не меньше тридцати, на них она и выглядела. Мне показалось, что за внешней сдержанностью и подчеркнутой корректностью скрывалась натура вовсе не бесстрастная…

Хозяин представил меня гостям, сказав о моем особом вкладе в наш общий успех.

– Как я рада познакомиться с таким выдающимся ученым, как вы, сэр! – сказала с приятной улыбкой леди Памела, протягивая мне теплую, тонкую, ухоженную руку с ногтями цвета бутона лотоса.

– У профессора Некляева есть еще немало достоинств, – продолжил нахваливать меня Перчатников, будто я был выставлен на торги, и надо было набить мне цену. – Он к тому же довольно известный бодибилдер, армрестлер, художник – импрессионист и неплохой джазовый пианист.

– Бог мой! – воскликнула восхищенно леди Памела. – Да вы своим замечательным примером возвращаете нам эпоху Возрождения и времена эллинов.

Улыбавшийся без перерыва на обед доктор Сингх снова хотел пожать мне руку, но в последний момент отчего-то передумал.

Я же пока лишь строго молчал, но теперь, решив, что после эллинов и возрожденцев дальнейшее мое молчание будет выглядеть неприличным, сказал с легким поклоном: