Читаем День, когда умерли все львы полностью

Что случилось дальше, заставило меня усомниться в реальности происходящего. Наклонившись к покойнику Мансур хорошенько дернул его за воротник старого пиджака. Хлипкое равновесие мертвого едока нарушилось, и дед Игнат с грохотом повалился на пол, увлекая за собой тарелку с супом. Оловянная посудина со звоном покатилась по полу, разбрызгивая капли супа по пыльным доскам. Мансур присел на корточки, перевернул покойника лицом на пол и принялся с остервенением сдирать с бедолаги штаны. Мне показалось, что Мансур сошел с ума, получив передозировку токсичных испарений. Старая материя не выдержала и с треском разошлась по швам, открывая нашему взору огромные желтоватые стариковские трусы, покрытые застарелыми пятнами дерьма. После секундного раздумья Мансур уверенно сорвал с трупа стариковское исподние.

– Ты что творишь, ебнутый? – крикнул Вася Муравкин. Его глаза напоминали две огромных тарелки. ещё бы, даже мне подобное поведение друга казалось неприемлемым.

– Хочу посмотреть на его жопу, – покряхтывая, ответил Мансур.

Наконец мой друг одержал уверенную победу в неравной борьбе со стариковским портками, полностью заголив стариковский зад. Мансур с ликованием победителя поднялся над трупом и упер руки в бока.

– Смотрите, – сказал Мансур, указывая пальцем на старые морщинистые ягодицы, которые с немым укором белели в комнатном полумраке.

Мы нагнулись над покойником, и всё сразу поняли. На голой стариковской жопе отчетливо виднелись два старых больших шрама. Каждый из них начинался от ягодицы, а заканчивался где-то на пояснице. Я посмотрел на Васю Муравкина, он потрясенно кивнул. Значит это правда. Дед Игнат действительно был одним из сиамских близнецов и когда-то давно у него был брат, растущий из его жопы. Я однажды читал, что сращивание близнецов подобным унизительным образом называется илиопагией.

Я пытался осознать полученную информацию и сопоставить её с обрывками воспоминаний, оставшихся после токсикологического отупения. Немного поломав над этим голову, я решил оставить размышления на эту тему на более позднее время. На данный момент шквал получаемой информации мешал мне сосредоточится.

Когда мы вышли из дома никому и в голову не пришло, что дед Игнат, будучи живым, навряд ли бы обрадовался узнав, что после смерти его бросят на грязном полу с голой задницей, залитой супом. Но мы об этом не думали, потому что впереди нас ждало множество мертвых львов.

Я посмотрел на свои старые наручные часы «Электроника». Бледные цифры показывали всего лишь половину двенадцатого, а у меня было впечатление, что я живу в этом дне уже больше недели.


Глава 5. Бог из машины


Согласно «списку смертников» следующей точкой нашего маршрута значилась обитель бравого тракториста с ласковым именем Фима. Этот достойный житель Нижнего Басрака заслужил всеобщее уважение благодаря тому, что единолично владел трактором Т-28 1956-го года выпуска. Я не могу дать логического объяснения тому факту, что этот сельскохозяйственный агрегат всё ещё находился на ходу, так как выглядел он как груда металлолома на кривых колесах. При пристальном осмотре этого безобразия даже нельзя было понять, какого цвета оно было на выходе с завода. Стоит отметить, что не смотря на свой непрезентабельный вид, ржавый трактор навсегда поселился в сердцах жителей Нижнего Басрака. Наравне с выдающимися и известными сельчанами, бездушная машина оставила глубокий след в истории нашего поселения.

Ржавеющий Т-28 достался трактористу в наследство от ныне покойного отца. Во время «перестройки» предприимчивому Фиминому папаше удалось экспроприировать трактор у переживающего не самые лучшие времена Басракского колхоза. И теперь, за символическую плату в две бутылки водки, услужливый Фима всегда был готов вспахать огород любому односельчанину. Но столь дешевые тарифы не спасли тракториста от банальной человеческой зависти. Каждый житель села при любом удобном случае напоминал о незаконном присвоении трактора, но всякое обличительное высказывание сопровождалось обиженным взглядом, который как бы говорил: «Только я достоин обладания этой техникой! Почему мой отец первым не додумался украсть трактор?». Поэтому туберкулез, которым страдал несчастный Фима, не вызывал ни у кого должного сострадания. Все только и ждали, когда тракторист зачахнет окончательно, чтобы без шума и пыли угнать желанный трактор. Благодаря всеобщему чувству несправедливости, старая машина стала химерой для подавляющего большинства басрачан.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное