День независимости

При всех таких осмотрах, проводившихся с моим участием в течение почти четырех месяцев, Джо прерывал их, как только доходило до трех насчитанное им число основных изъянов, а таковыми были: недостаточное количество розеток, более двух прогибающихся половиц, едва видное на потолке пятно от протечки, любая трещина в стене или странный наклон таковой, свидетельствующий о ее проседании либо «отвале». Как правило, и говорил он совсем немного, ограничиваясь нечастыми, неопределенными хмыками. Однажды в Пеннингтоне, в двухуровневом доме, он вслух вопросил о возможном повреждении крыши старой липой, посаженной слишком близко к стене; в другой раз, в Хаддаме, осматривая на предмет подтекания полуподвал дома, построенного на склоне холма, пробормотал что-то о «краске на свинцовой основе». В обоих случаях от меня он никаких ответов не ждал, поскольку уже обнаружил множество недостатков – начиная с цены, о которой сказал потом, что владельцам домов неплохо бы вытащить головы из собственных задниц.

Когда Джо ныряет в подвал (куда я за ним с большим удовольствием не следую), щелкнув выключателем вверху лестницы и затем еще одним внизу, я прохожу в глубину дома, где у ведущей на задний двор стеклянной двери стоит Филлис – с Тедом, так и есть, Хаулайхеном. Из этой комнаты, приспособленной с некоторым запозданием «для танцев», она же хозяйская кухня-столовая, открывается через большое венецианское окно (они здесь в каждом доме имеются) приятный вид на выстланное кирпичом патио, где можно пировать ночами при свете фонариков. Правда, на раме окна видны следы протечки – дефект, который Джо, если доберется сюда, не преминет отметить.

Тед Хаулайхен, овдовевший не так давно инженер, до последнего времени работал в исследовательском отделе производящей кухонное оборудование компании. Невысокий, белоглавый, востроглазый мужчина семидесяти с чем-то лет. Сейчас на нем мокасины, линялые летние брюки, приятно поношенная синяя оксфордская рубашка с короткими рукавами и красный с синим репсовый галстук – он производит впечатление самого счастливого из обитателей Пеннс-Нека. (На самом деле он до жути похож на старого певца Фреда Уоринга, чей медовый голос очень нравился мне в пятидесятых, – Уоринг имел репутацию простоватого старикана, но в частной жизни был тем еще солдафоном и хамом.)

Когда я в моей ветровке «РИЕЛТОР» вхожу в комнату, Тед посылает мне, обернувшись, радушную улыбку. Это наша первая встреча, и он очень меня обязал бы, если б убрался в ресторанчик «У Денни». Из-под пола доносится громовое «бум-бум-бум» – похоже, Джо сокрушает кувалдой фундамент.

– Я, мистер Баскомб, как раз рассказывал миссис Маркэм, – говорит Тед Хаулайхен, пожимая мне руку, – его ладонь невелика и крепка, как грецкий орех, моя мясиста и почему-то влажна, – что в прошлом месяце у меня обнаружили рак яичка и мой сын, он хирург, живет в Тусоне, собирается сам оперировать меня. Я уже несколько месяцев подумывал о продаже дома, а как раз вчера решил окончательно – достаточного достаточно.

И правильно решил.

Филлис реагирует на новость о раке горестной бледностью (и кто отреагировал бы иначе?). Новость, разумеется, заставляет ее вспомнить о собственных бедах – а это причина номер четырнадцать, по которой владельцев домов следует и на милю не подпускать к клиентам. Владельцы всегда припутывают к теме продажи свои мрачные, неразрешимые проблемы, что зачастую делает выполнение моей работы почти невозможным.

Впрочем, если я не ошибаюсь, Филлис этот дом уже ослепил и очаровал. Задний двор – маленькое муравчатое полотно Ватто с круглыми ковриками темно-зеленой пахизандры вокруг больших деревьев. Глаз повсюду натыкается на рододендроны, глицинии, пионы. Порядочных размеров японский сад камней с карликовым кленом посередке искусно разбит и уравновешен большим раскидистым дубом, который выглядит более чем крепким и ни в коем случае не грозящим обвалиться на дом. Плюс к этому вдоль гаража тянется самая настоящая пергола, вся обвитая виноградной лозой и жимолостью, а в середине ее стоит деревенская, английского стиля чугунная скамеечка – ни дать ни взять брачный будуар, место, где можно обновить ясным летним вечером священные клятвы, чтобы предаться затем пылкой любви на лоне природы.

– Я только что сказала мистеру Хаулайхену, как мне нравится его дворик, – говорит Филлис, немного придя в себя, хоть и улыбается она отчасти ошеломленно, думая о том, что мужчине, который стоит рядом с ней, отчикает яйца его собственный сын. Джо перестал колотить внизу – не знаю уж по чему, – и теперь из-под половиц доносится скрежет металла по металлу.