День отдыха на фронте

— Очень просто. Поехать в Клару Цеткин и там в конторе все узнать.

— Ё-моё, — закручинился Вольт, хотел что-то сказать, но не смог, на глазах у него едва ли слезы не выступили. Было обидно: он потратил больше месяца, чтобы добраться до Ташкента, обовшивел по дороге, от недоедания, как и в Питере, желудок у него прилипал к костяшкам хребта, от того, что негде было помыться, он чесался весь, как шелудивый городской Шарик, на штанах образовались дырки, зачинить их было нечем, — и вот на тебе, итог всего — пока он ехал, тетя Дина покинула место, в котором жила.

Где теперь ее искать? Не в Питер же, в голодуху тамошнюю возвращаться, в пустую холодную квартиру? Да и неведомо никому, доберется он до Питера после непростого путешествия сюда?

Хотя поначалу ему все в путешествии нравилось — хорошо было ехать на второй полке вагона, качаться в такт колесному стуку, интересно, но потом стало надоедать, а в конце концов вообще сделалось невмоготу.

— Вольт! — услышал он крик. — Вольт! — к нему бежал Кирилл, такой же, как и Вольт, немытый, помятый, нечесаный, на себя не похожий. — Я — попрощаться, — сообщил он запыхавшимся голосом. — Меня увозят в поселок Октябрьский, там — детский дом. Оттуда пришла разнарядка. А с тобою как?

— Пока никак, — Вольт вяло махнул рукой. — Как бы в Ленинград не пришлось возвращаться.

— Тьфу-тьфу-тьфу! А это еще зачем?

— Тетку мою, врача, перевели работать в другое место.

Кирилл сочувственно покачал головой: ему самому нельзя было позавидовать, но все-таки в жизни у него все устраивалось, а вот у Вольта… у Вольта нет. По сути, он один остался в чистом поле. Без куска хлеба в кармане.

— Что будешь делать?

В разговор вмешался белобрысый водитель, поправил на груди медаль, поглядел на нее сверху и остался доволен.

— Сейчас он со мною поедет в Клару Цеткин, в совхоз, а там, в Кларе, определимся, — сказал он.

Кирилл обнялся с Вольтом, проговорил неуверенно:

— Вдруг мы еще где-нибудь встретимся?

— Все может быть. Земля — круглая…

В совхозе имени Клары Цеткин Вольт первый раз в жизни попробовал персики. Правда, прошлогодние, но хорошо сохраненные. Говорят, узбеки, чтобы плоды не сгнили зимой, хранят их в зерне.

Чуть увядшие, в мелких морщинах, похожие на румяных мышей, они так благоухали и были такие сладкие, что Вольт чуть не прикусил себе язык. Настолько увлекся, что два персика съел едва ли не с косточками. Если бы его не остановил водитель, сам он не остановился бы.

— Це-це-це! — вкусно поцокал языком Вольт.

— Угостил бы еще, да не могу, — сказал водитель, — у нас даже детям не всегда персики дают. Это я, парень, тебе как блокаднику дал, — о том, что Вольт питерский, водитель уже знал: по дороге расспросил подробно, кто он и что он, Вольт ничего скрывать не стал. На душе было пасмурно, расстроенный отъездом тети Дины, он не знал, что с ним будет дальше.

В конторе совхоза ему сказали, что врач Дина-ханум отбыла в кишлак, расположенный недалеко от Сталинабада, называется кишлак — Такоб. Там собирались запускать новый комбинат, который будет работать на нужды фронта, а что именно комбинат станет делать, водитель не знал либо предпочел деликатно промолчать.

Впрочем, через минуту он не выдержал и, прижав палец к губам, произнес шепотом:

— Там будут выпускать плавиковый шпат.

О том, что такое плавиковый шпат, Вольт слышал в школе, хотя, честно говоря, слабо себе представлял, что это за блюдо и чем его запивают во время обеда.

Из Самарканда в Сталинабад, — по-старинному Дюшанбе, — добраться было, в общем-то, несложно: в таджикскую столицу ходил пассажирский поезд.

Хоть и забит он был каждый раз основательно, устроиться на него было все-таки просто. Главное, чтобы в карманах хоть какая-нибудь мелочь звенела… Ходил сталинабадский состав два раза в неделю.

Поскольку Вольт был в совхозе человеком посторонним, то на постой его не определили, ночевал он вместе со сторожем, охранявшим контору, — степенным стариком в вытертом бархатном халате и нарядной тюбетейке, прочно, словно бы она была приклеена, сидевшей на его макушке.

По-русски бабай знал только два слова "Здрастуй" и "Пасибо", но от недостатка общения он не страдал…

Через двое суток Вольт уже сидел на деревянной полке пассажирского вагона и, прислушиваясь к призывным гудкам паровоза, катил в Таджикистан. На билет потратил последние деньги из тех, что оставались у него.

Горы подступали к поезду очень близко, подкатывались к вагонам и слева и справа, в некоторых местах вообще возникали перед паровозом, мешая проехать, но локомотив, окрашенный в зеленый цвет, бодро дымил трубой, рявкал добродушно, выпуская из горячего нутра клубы пара, уходя от столкновения, прокручивал на рельсах свои огромные колеса и устремлялся дальше. Бодаться с горами он не собирался.

Одна гора сменяла другую. В ущельях кое-где темнел иссосанный, сплошь в дырах, снег, текла бурная рыжая вода, волокла шапки пены, кусты с выдранными кореньями, воровато слизнутые с берега предметы, комья земли с сухой травой, но больше всего было пены.