День открытых обложек

Директор родителей вызвал, на работу грозил позвонить, чуть не выгнали Манечку за религиозную пропаганду. Теперь она выросла, выяснила, наконец, кто сотворил этот мир‚ – не одурманить ее бабушке Циле Абрамовне…

В коридоре слышно:

– Люди‚ моль! Полон дом мужчин и некому убить моль!..

Софья Ароновна из магазина вернулась, и Костик бежит к ней, рассказывает:

– Жили-были дед да баба, и была у них курочка Ряба. Снесла курочка яичко‚ не простое‚ а золотое. Дед бил-бил‚ не разбил. Баба била-била‚ не разбила. Мышка бежала, хвостиком махнула‚ яичко упало и разбилось. Дед плачет, баба плачет...

Костик вздыхает шумно:

– Чего плакать? Сами не разбили, а мышка помогла. Надо радоваться, спасибо сказать.

– Они разве плачут? – криком удивляется Софья Ароновна. – Они от радости плачут. Самые слезы от радости.

Евреи любят лить слезы.

У них это хорошо получается.

Костик – он из «Коридора», первого романа сочинителя, который написан давно, очень давно, будто пронеслись над головой сотни лет.

Он долго лежал в столе без надежды на публикацию, и было горько открывать папку с рукописью. Потому что роман старел год за годом, неприметно умирал для автора‚ живущего уже в других временах и оценках‚ – но, может‚ это автор старел, а роман оставался неизменным?

Книги должны выходить вовремя.

Костик идет на кухню, тянет свое.

– Дед плачет, баба плачет… Надо мышке спасибо сказать.

– А дети у них где? – спрашивает няня.

Костик того не знает.

Сказка не знает.

– Стало быть, – решает няня, – по детя́м плачут. Старики завсегда по детя́м плачут.

Костик заглядывает к Ренату Ямалутдинову.

У Рената земляк живет, по судьям-прокурорам ходит‚ правду татарскую ищет, – у них в Бугульме мечеть закрыли‚ старикам молиться негде.

– Мышка бежала‚ – рассказывает Костик‚ – хвостиком махнула, яичко упало и разбилось…

Притих старик, бормочет на своем языке, пальцы загибает, – что ему мышка? Что курочка Ряба?

– Худо... – шепчет старик. – Кругом худо. Дед плачет, баба плачет... Старые стали. Старого легко обидеть…

Вот и Ренат возвращается с работы, Костик – к нему:

– Дед плачет, баба плачет...

Он молодой‚ Ренат‚ горячий‚ нет для него преград на море и на суше‚ ему не страшны‚ Ренату‚ ни льды, ни облака, а главное‚ он всё понимает, Ренат‚ всё одобряет. «Дан приказ: ему на запад, ей в другую сторону…» Ренат поет‚ Самарья шепотком подпевает. «Люди! – кричит Софья Ароновна. – Перестаньте петь‚ люди! Начните уже рожать».

– Не надо плакать‚ – решительно отвечает Ренат. – Дед тут‚ баба тут...

И до Самарьи дотрагивается.

Он светится, она светится – Костику на удивление.

Та история продолжается и в наши дни.

Дед плачет, баба плачет: поводов тому не счесть.

А Костик уже вырос и обзавелся внуками, сам сочиняет немудреные истории.

Жил в машине мышонок, и жил он на колесах. Автомобиль катился по улицам, лихо вписываясь в повороты, резко тормозил, – мышонка укачивало на скорости, и оставалось мечтать об уюте и покое.

Владелец машины отвозил сына в школу, к вечеру возвращался с работы, а мышонок вылезал из багажника, подбирал крошки, оставшиеся от детских завтраков, взбирался даже на руль, но тронуться с места не мог. Тыкал носом в гудок, автомобиль отзывался коротким сигналом, хозяин выскакивал во двор, и приходилось вновь скрываться в багажнике.

На заднем стекле появилось извещение: «Ой, он меня продает!» Хозяин машины был шутником, но продавал ее всерьез и без возврата.

Машину купил я.

Заметил пассажира.

Сказал:

– Я не лихач. Со мной не укачает.

Успокоил:

– Вожу бережно, осмотрительно, – знаешь, сколько лет за рулем?

Он не знал.

Ездил не часто, на малые расстояния, оставлял мышонку еду, и он заскучал от долгих стоянок. Не взбирался на руль по ночам, не тыкал носом в гудок: подремывал в багажнике от избытка провизии.

Ему бы – чтоб сердце замирало на лихих виражах. Лапки дрожали в пугливом восторге. Шерстка ершилась: ух, а-ах!

Страсти мышиные неисповедимы, и он от меня сбежал.

К прежнему, наверно, хозяину, о котором тосковал.

И я бы сбежал от себя.

К тому, прежнему.

Да уж теперь – никак.

Мы были жестокими и учителям не спускали…

…а они не спускали нам, в ожидании новой пакости изобретательных негодяев.

Twinkle, twinkle, little star,

How I wonder what you are!

Джейн Тейлор. Детский стишок. Заучивали на уроках английского языка:

Up above the world so high,

Like a diamond in the sky.

«Мерцай, мерцай, маленькая звездочка…»

Какая, к черту, звездочка?

Сидели за партами дети войны и раздельного обучения, вороватые от несытости, грубо проказливые, недополучившие хлеба, масла, девичьего утишающего соседства, смягчающего подростковую дурь. Убегали с уроков на Арбат, в магазин «Витамины»‚ покупали стеклянный флакончик с кисленькими горошинами, заткнутый ваткой, – «Прием одна-две штуки», вытряхивали в рот все сразу: малолеткам недоставало сладостей.