День последней капли

Итак, отъезд из-под родительской крыши ничего не изменил. Марго действовала Жене на нервы даже на расстоянии. То и дело следовали приглашения на семейные ужины в выходной, на пикники в узком кругу, на собрания многочисленных маминых дамских обществ попечения, обеспечения и печения печенья. Каждый шаг дочери и каждый кульбит ее личной жизни отслеживался и комментировался. На двадцатом дне рождения, вопреки папиным шёпотным намёкам на неуместность, мама провозгласила-таки тост за идеальную, традиционную семью, пожелала наконец-то повзрослевшей – «и не отрицай, тебе уже не пятнадцать» – дочке приличного мужа и здоровых детей. Вопреки опасениям отца, обошлось без перепалки: Женька с самого вступления поняла, о чем будет тост – и отключила слух. Она часто так делала, когда мама вскакивала в седло нафталинового благонравия.

Со временем мамины нравоучения о браке и Женькино сопротивление обострились. Мама считала, что пора наиграться в однополые игры и вспомнить о незыблемости традиционной семьи – основы здорового общества и благополучного потомства. Женька в гробу видала и семью, и традиции, и общество – в равных пропорциях. Марго убеждала дочь хотя бы раз ради любопытства попробовать классический секс – Женька предлагала ей присмотреться к разведенной соседке. Но и тут до повышенных тонов не докипало. Обе стороны свято хранили память о шестом января 2001-го.

В принципе, Женька не испытывала к мужчинам ни отвращения, ни страха. Просто не вносила их в число объектов сексуального общения. С тем же успехом она могла бы переспать с велосипедом или пакетом чипсов, но Марго почему-то этого не предлагала. Её сердцу была мила именно идея с самцом человека.

Женька – приемыш, и как бы ни старались родители Аудендейк быть к ней справедливы, а с приемышей всё равно спрос двойной. Еще не научившись бесперебойно проситься на горшок, – она поздновато это освоила – Женька ощутила, что на ее тщедушных плечиках лежит ответственность не столько за себя, – за себя она как раз не отвечала, за нее отвечали другие – сколько за маму и папу, совершенно беззащитных перед человечеством, у которого им пришлось одолжить дитя. Брать в долг всегда неловко, особенно если ты болезненно горд и тщеславен, как мама, или раним и интровертен, как папа. Брать в долг – влезать в зависимость. Взять в долг у четы супругов гораздо неприятнее, чем у холостого человека: сумму берешь одну, но должен ее как бы дважды. Что уж говорить о семьях, где помимо пары с отпрысками есть еще, к примеру, полудохлый прадед, кот, фарфоровая дева Мария на камине и шизофреничка-канарейка. Одолжиться у таких – большое несчастье.

Бедные супруги Аудендейк: когда почти уже четверть века назад тщедушная малышка с приданным из неказистых платьев повисла на их совести долгом, помноженным в пятнадцать миллионов раз – они задолжали ее всем Нидерландам. И Нидерланды пристально следили за ними во все свои социальные щели и бойницы. Хотя взяли Женьку даже не тут, а за семь морей к востоку. Но это одна из невинных голландских слабостей: кто бы кому ни был должен в огромном мире, Королевство Нидерландов всегда имеет в этом процент или хотя бы косвенный интерес.