День Шакала

Попав к себе домой, Жаклин Дюма взглянула на часы. У нее оставалась еще уйма времени. И хотя для себя она решила очень тщательно подготовиться к этой встрече, двух часов ей хватило бы за глаза. Она разделась, приняла душ и, вытираясь перед большим, в полный рост зеркалом с внутренней стороны дверцы шкафа, глядела отрешенно, как полотенце скользит по телу. Вскинув руки, Жаклин увидела, как поднялись ее полные с розовыми сосками груди, но без того предвкушения восторга, которое возникало, когда она знала, что их будут ласкать нежные руки Франсуа. От одной только мысли о предстоящей ночи ее передернуло от отвращения. Но она поклялась, что вынесет все, чем бы ей ни пришлось заниматься с этим человеком. Из глубины стола она вытащила фотографию Франсуа, все так же иронично улыбающегося, как когда-то, видя, как она несется по платформе ему навстречу. Мягкие каштановые волосы, песочного цвета форма, скрывающая упругие мышцы груди, к которым она так давно прижималась лицом, и стальные эмблемы десантников на петлицах, такие прохладные на пылающей щеке. Ничто не изменилось на фотографии. Она легла на кровать, держа портрет над собой, и Франсуа глядел на нее сверху вниз, как в те далекие дни, когда они занимались любовью. Закрыв глаза, Жаклин снова почувствовала внутри себя его упругую, горячую и трепещущую силу и услышала его нежный шопот. Она открыла глаза и уставилась в потолок, прижав портрет к груди.

- Франсуа, помоги мне, пожалуйста, помоги сегодня вечером.

* * *

Последний день месяца Шакал был занят. Все утро он провел на "блошином" рынке, прогуливаясь от лотка к лотку с дешевой сумкой на плече. Англичанин купил себе засаленный черный берет, пару грязных туфель, не совсем чистые брюки и, после долгих поисков, длинное пальто, некогда военного образца. Ему бы больше подошла шинель из какого-нибудь другого более легкого материала, но, увы, во французской армии они шьются из шерстяного сукна. Шинель была достаточно длинная даже на нем, закрывая, что было очень важно, колени. Выходя, он заприметил лоток со ржавевшими от времени медалями. Англичанин купил набор вместе с книжицей, в которой были описаны все французские награды. Поблекшие цветные фотографии ленточек сопровождались надписями, рассказывающими читателю, за какие заслуги и битвы выдавались медали.

Перекусив в "Квинни" на улице Рю Рояль, он свернул за угол к отелю, оплатил там счет и пошел упаковывать вещи. Новые покупки были уложены на дно одного из двух дорогих чемоданов. Пользуясь книжицей, он сделал наградную планку из медалей "За мужество в бою", "Освобождение" и пяти других боевых наград, выдававшихся бойцам французской освободительной армии во время второй мировой войны. Это были медали за Бир Хакайм, Ливию, Тунис, за участие в высадке союзных войск в Европе, а также медаль Второй бронетанковой дивизии генерала Филиппа Леклера. Остальные награды и книжицу он выкинул в урну на бульваре Малесхербес. Администратор отеля сообщил ему об экспрессе "Этуаль-дю-Норд" до Брюсселя, отходящем от Северного Вокзала в семнадцать пятнадцать. Англичанин сел на этот поезд, хорошо пообедал и прибыл в Брюссель в последние часы июля.

Глава 6

Письмо для Виктора Ковальского было в Риме уже на следующее утро. После того, как огромный капрал получил на почте дневную корреспонденцию, в фойе гостиницы его вдруг окликнул посыльный:

- Signor, per favore...[11]

Как обычно, Ковальский хмуро повернулся. Итальяшку он не знал, но в этом не было ничего странного. На них он никогда не обращал внимания. Молодой темноглазый человек подошел к Ковальскому, держа в руке письмо.

- Ег una Lettera, signor. Per un signor Kowalski... No cognosco questo signor... E forse un francese?[12]

Ковальский не понял ни слова из этого бормотания, но как-то, узнав собственное имя, хотя и ужасно исковерканное итальянцем, уловил смысл сказанного. Он выхватил письмо и уставился на небрежно написанное имя и адрес.

В отеле он значился под другой фамилией, но, не читая газет, знал, что пятью днями раньше одна из парижских газет опубликовала сенсационную новость о трех главарях ОАС, находящихся в настоящее время в гостиничном номере на верхнем этаже.

Ковальского беспокоило только то, что никто не должен был знать, где он находится. И все же письмо заинтересовало его. Он никогда не получал писем, и поэтому это было для него, как и для множества простых людей, знаменательным событием. Как капрал узнал от итальянца, сейчас преданно, по-собачьи глядевшего в глаза, Ковальский был единственным человеком, способным решить дилемму, возникшую перед персоналом отеля, что же делать с письмом на имя синьора, не являющегося постояльцем.

Ковальский надменно взглянул на посыльного.

- Bon, je vais domander.[13]

Итальянец и бровью не повел.

- Domander, domander, - повторил Ковальский, указывая пальцем наверх. И тут итальянец понял.

- Ah, si. Domander. Prego. Signor tante grazie...".[14]