День смерти

Двор опустел, ночь стояла тихая и влажная. Не по сезону теплая, как написали бы в газетах. В воздухе чувствовался сильный запах только что скошенной травы и предстоящего дождя. Послышалось отдаленное грохотанье грома, я представила себе, как со стороны Смоукис через Пьемонт накатывает буря.

По дороге домой зашла перекусить в паб "Сельвин". Толпа отдыхающих после работы уже рассасывалась, а молодежь из колледжа Куинс еще не подтянулась им на смену. Сардж, мнимый ирландец, совладелец бара, сидел, как обычно, в уголке и делился своим мнением о спорте и политике, а Нил, бармен, восседал за стойкой с дюжиной сортов пива. Сардж хотел обсудить смертную казнь, точнее, высказаться по этому поводу, но мне было не до шуток. Я взяла свой чизбургер и быстро ретировалась.

Первые капли упали на магнолии, когда я вставляла ключи в замок пристройки. Меня приветствовало только тихое мерное тиканье.

Райан позвонил ближе к десяти.

Сильвия Кэннон уже два года не жила по адресу, указанному в заявлении о пропаже дочери. Впрочем, и из дома, куда почтовая служба собиралась переправлять письма, она тоже съехала.

Соседи по первому адресу никогда не видели ее мужа, вспоминали только о единственной дочери. Отзывались о Сильвии как о тихой и замкнутой женщине. Одиночке. Никто не знал, где она работала или куда уехала. Одна соседка предположила, что по соседству жил ее брат. Полицейское управление Калгари уже разыскивало его.

Позже, в постели, я слушала, как по крыше и листьям стучал дождь. Гремел гром, сверкала молния, время от времени очерчивая силуэт Шарон-Холл. Через отдушину в потолке сочился влажный прохладный воздух с запахом петуний и мокрой земли.

Я обожаю бури. Люблю первобытную мощь представления. Раскаты! Напряжение! Удары! Мать-Природа – владычица, и все подчиняются ее прихотям.

Я наслаждалась видом сколько могла, потом встала и подошла к мансардному окну. Занавеска намокла, вода уже собиралась на подоконнике в лужицы. Я закрыла левую створку и схватилась за вторую, глубоко вдохнув. Коктейль из грома и молний выпустил на волю поток детских воспоминаний. Летние ночи. Светлячки. Сон на бабушкином крылечке в обнимку с Гарри.

"Думай об этом, – приказала я себе. – Слушай память, а не голоса мертвых, шепчущие в подсознании".

Сверкнула молния, и у меня перехватило дыхание. Кажется, что-то пошевелилось у живой изгороди? Новая вспышка.

Я присмотрелась, но кусты больше ничто не тревожило. Может, показалось?

Я вглядывалась в темноту. Зеленая лужайка и подстриженные кусты. Бесцветные дорожки. Бледные петунии на фоне темных пятен сосен и плюща. Ничто не шевелилось.

Снова мир осветила молния, грохот расколол ночь. Белая тень вырвалась из-под куста и пролетела по лужайке. Я напрягла зрение, но все исчезло прежде, чем я смогла что-то разглядеть.

Сердце билось так отчаянно, что стук отдавался даже в голове. Я распахнула окно и облокотилась на подоконник, всматриваясь туда, где исчезла белая тень. Ночная рубашка намокла от дождя, по всему телу побежали мурашки. С дрожью я обыскивала глазами двор.

Тишина.

Забыв про окно, я сбежала по лестнице и уже открывала заднюю дверь, когда пронзительно заверещал телефон. Сердце застучало где-то в горле. О Боже! Ну что теперь?

Я схватила трубку.

– Темпе, извини.

Я посмотрела на часы. Без двадцати два. С чего вдруг мне звонит соседка?

– ...наверное, он забежал сюда в среду, когда я показывала Дом. Там пусто. Я зашла только проверить, все ли в порядке, из-за бури, ну, ты понимаешь, а он вылетел пулей. Я звала, но он все равно убежал. Мне показалось, что лучше тебе позвонить...

Я уронила трубку, распахнула дверь на кухню и выбежала наружу.

– Птенчик! – закричала я. – Иди сюда, мальчик.

Я сошла с крылечка. В мгновение ока волосы промокли насквозь, а ночная рубашка прилипла к телу, словно влажная салфетка "Клинекс".

– Птенчик, ты здесь?

Сверкнула молния, осветив дорожки, кусты, сады и здания.

– Птенчик! – взвизгнула я. – Птенчик!

Капли дождя стучали по кирпичу и листьям над моей головой.

Я снова закричала.

Тишина.

Я снова и снова выкрикивала его имя, как безумная. Вскоре меня начала бить дрожь.

Потом я увидела его.

Он жался под кустом, пригнув голову к земле, направив уши вперед под прямым углом. Сквозь мокрую слипшуюся шерсть виднелись полоски белой кожи, как трещины на старой краске.

Я подошла к нему и села на корточки. Кот выглядел так, будто его вначале опустили в воду, а потом вываляли в земле. Сосновые иголки, кора, трава прилипли к голове и спине.

– Птенчик? – тихо сказала я, протягивая к нему руки.

Он поднял голову, на меня уставились круглые желтые глаза. Сверкнула молния. Птенчик поднялся, выгнул спину и сказал: "Мур".

Я протянула к нему ладони.

– Иди сюда, Птенчик, – прошептала я.

Он помешкал, потом подбежал ко мне, прижался к моему бедру и повторил свое "мур".

Я подхватила кота, прижала к груди и побежала на кухню. Птенчик вцепился передними лапами в плечо и прильнул ко мне, как обезьянка к маме. Я чувствовала его когти через насквозь промокшую рубашку.